— Прости. Ты все еще помнишь Лору.
— Я никогда ее не забуду. С этим ничего не поделаешь.
— Каждому из нас пришлось пережить нечто ужасное, — вступила в разговор Тила. — Видимо, все реагируют по-разному.
— Да, — механически пробормотал Русель.
Он вспомнил, что Тила бросила на Порт-Соле ребенка.
Дилюк взглянул ему прямо в глаза:
— Ты никогда не покинешь этот свой Монастырь, верно? Потому что тебе никогда не удастся сбросить с плеч камень вины.
— Это так очевидно? — улыбнулся Русель.
Тила была радушной хозяйкой. Уловив напряжение гостя, она завела разговор о старых добрых временах, о жизни на Порт-Соле. Но Русель почувствовал облегчение, когда Томи, ставший неприлично высоким, вошел с известием, что еда готова. Торопливо покончив с обедом, он распрощался и смог успокоиться, лишь снова запершись в безжизненной аскетической тишине Монастыря.
* * *
Русель снова вспомнил этот болезненный визит лишь спустя много лет, когда к нему пришел мальчик.
Со временем Старейшины отделились от остального экипажа. Они затребовали себе в качестве жилья отдельную часть корабля, поблизости от его оси, где искусственная сила тяжести была ниже, — ведь за сотни лет мышцы и кости их должны были стать хрупкими. Рууль первым стал шутливо называть это убежище Монастырем. Кроме того. Старейшины освободили себя от рутинной работы, даже от уборки, которая входила в обязанности всех членов экипажа. Вскоре стало казаться, что команда находится на Корабле лишь затем, чтобы обслуживать Старейшин.
Разумеется, все это входило в великий план социального устройства Андрес; в конце концов между Старейшинами и смертными должна была образоваться, как она выражалась, «пропасть благоговения». Руселю казалось, что между двумя лагерями уже образовалась дистанция. Разница в возрасте стала заметной на удивление быстро. Встречая в коридоре смертного, Старейшина видел лицо, которое вскоре будет источено временем и исчезнет, а перед обыкновенным человеком возникала неизменная, загадочная личность, которой суждено увидеть то, что произойдет через столетия после его смерти. Русель наблюдал, как в результате этих изменений рвались узы дружбы, гибла любовь.
Однако Старейшины, находившиеся во все большей изоляции, представляли собой отнюдь не клуб по интересам. Все они были в своем роде замечательными, амбициозными людьми — иначе они не попали бы в круг приближенных Андрес, — и между ними происходили постоянные стычки. Доктор Селур с горечью заметила, что жизнь избранных походит на вечное тюремное заключение в компании кучки завистливых академиков.
