— А как насчет прав тех, кого вы называете смертными? — спросил Русель. — Мы, Фараоны, лишим их всякого выбора — и их детей, и внуков.
— Права? Права? — Ее голос словно подавлял его. — Русель, смертные нужны лишь затем, чтобы жить, порождать себе подобных и умирать, тем самым передавая гены из поколения в поколение. На Корабле нет места ни для демократии, ни для любви к ближнему! Смертный — просто средство передачи генетической информации. У него нет прав, как у трубы, по которой вода течет из резервуара в кран. Ты, без сомнения, прекрасно это понимаешь. Когда мы достигнем Большого Пса, найдем подходящую для обитания планету, где имеется достаточно ресурсов, тогда мы сможем поговорить о правах. — На ее лице появилось загадочное выражение. — Но вы должны уяснить, что мы будем осуществлять контроль через любовь.
— Любовь? — в изумлении уставился на нее Дилюк.
— Вам известно, что технология Квэкс основана на манипуляциях с генами. Нас, Фараонов, уверили, что бессмертие передается по наследству. И у нас появились дети! Но никто из них не выжил. У меня когда-то тоже была дочь. Она мертва. — После едва различимой паузы она продолжала: — Но сейчас гены, обеспечивающие бессмертие или по крайней мере долголетие, распространились среди людей — даже среди вас. Теперь вам ясно, зачем мы построили эти ковчеги — почему мы не могли бежать и покинуть вас или просто взять с собой замороженные зиготы или яйцеклетки? — Она широко раскинула руки. — Ведь вы — мои дети, и я люблю вас.
Никто не пошевелился. Руселю показалось, что он заметил в ее ледяных глазах слезы. «Как нелепо», — подумал он.
— Фараон, смогу ли я взять с собой Тилу? И наших детей, если они родятся? — осторожно спросил Дилюк.
— Мне жаль, — мягко ответила она. — Тила не подходит. Кроме того, мы просто не сможем обеспечивать постоянную социальную структуру, если…
— Тогда я отказываюсь. — Дилюк встал.
Она кивнула:
— Я уверена, что в этом ты будешь не одинок. Поверьте мне, то, что я предлагаю вам, — отнюдь не привилегия.
Дилюк обернулся к Руселю:
— Брат, ты идешь со мной?
Русель закрыл глаза. Мысль о неизбежности смерти утешала его — она смягчала душевную боль, облегчала тяжесть вины, которую он обречен был нести всю жизнь. А теперь у него отнимали последнюю надежду, предлагая взамен бесконечное бремя долга.
Но он знал, что обязан принять это бремя. Сама Лора сказала ему: он должен продолжать жить, подобно автомату, и завершить свою миссию. Именно поэтому он оказался здесь; только так можно искупить свой грех.
