– Поранился. – Гришка равнодушно пожал плечами. – Крови много было, пахло дурно. А ему понравилось, он, как кровь почуял, так и заворочался.
– Что он говорит, этот ваш ненормальный? – На Гришку Пилипейко старался не смотреть и обращался исключительно к Августу.
– Он говорит, что от пролитой крови замок проснулся.
– Замок?..
– Это необычный остров, и все постройки на нем тоже очень особенные. Уж можете мне поверить.
– Да я уже понял, что тут у вас все с придурью! – Пилипейко по большой дуге обошел Гришку, направился к двери черного хода. – Мне сейчас важно убедиться, что с имуществом все в порядке.
– С каким имуществом? – притворно удивился Август. – Помнится, семнадцать лет назад все ценное из дома вывезли. Вот ваша Матрена Павловна, надо полагать, и вывезла.
– Матрена Павловна тогда была на сносях и в авантюры с наследством не вмешивалась.
– Ну, значит, кто-то из других наследников вывез. – Август старался идти быстро, чтобы не отстать от поверенного. – Помнится, народ разный тогда на остров приплывал. Домом тоже, кажется, интересовались, да я не вникал, мне без надобности.
– Вот и плохо, что вам все без надобности! – сказал Пилипейко сварливо и нырнул в темный проем двери. – Всем все без надобности, а мне теперь как прикажете быть?
– Да откуда ж мне знать, как вам теперь быть? – Август сделал глубокий вдох и вошел в дом. Гришка остался верным псом сторожить снаружи. – Как-нибудь да решится все…
Внутри пахло пылью и, кажется, кровью. Впрочем, кровью вряд ли. После той страшной ночи замок отмыли и вычистили. Август хорошо помнил, как Гришка таскал из колодца воду и лил на окровавленную брусчатку, помнил, как стекали к озеру розовые ручейки, и как сыто вздыхала каменная химера. Она и сейчас вздыхала, но уже от голода. Август приложил ладонь к стене, прислушиваясь.
– Тлен и запустение, – бормотал меж тем Пилипейко, и гулкое эхо шагов его разносилось по замку. – Панели дубовые, вы только поглядите, жучок поточил! Гобелен вон от сырости почти истлел. Отчего ж гобелен не забрали?! – продолжал он возмущаться.
Август подошел к рыцарским доспехам, коснулся потускневшего шлема, стер с пальцев паутину. Тлен и запустение…
Мебель, та, которую не увезли семнадцать лет назад, была заботливо укрыта холщовыми чехлами, под которые Пилипейко не преминул заглянуть, удостовериться. Крышку клавесина, по всей видимости, никому не нужного, он поднял полным раздражения жестом, пробежался по клавишам, вырывая из деревянного нутра тихий стон. Август вздрогнул, вспоминая, как некогда клавесин этот терзали неловкие пальцы пани Вершинской. От воспоминаний сделалось немного дурно. Захотелось на воздух, прочь из замка, но не вышло. Поверенный деловито сновал из комнаты в комнату, раскрывал дверцы шкафов, выдвигал ящики комодов, бормотал что-то себе под нос, делал заметки в записной книжке, качал головой и искал что-то, искал. Август уже начал опасаться, что с этаким-то рвением Пилипейко того и гляди отыщет потайную дверь, но обошлось, к каморке, заваленной старой рухлядью, поверенный не проявил никакого интереса. Зато в кабинете Злотникова задержался надолго. Пожалуй, кабинет был единственной комнатой в доме, которая почти не подверглась разграблению, все здесь оставалось как при прежнем хозяине: и антикварное кресло, и массивный стол, на выцветшем сукне которого расцветала уродливая бурая клякса – напоминание о бесславной кончине здешнего хозяина. На кляксу Пилипейко посмотрел без страха, скорее уж с раздражением, а потом деловито сказал:
