. Полагаться на свидетельства чувств и разума – ересь и измена. Невольно подумаешь, как много нужно неверия, чтобы поверить. То, что мы понимаем под слепой верой, поддерживается бесчисленными невериями. Фанатичные японцы в Бразилии годами отказывались верить, что Япония потерпела поражение. Фанатичный коммунист отказывается верить любому неблагоприятному для России сообщению, он даже отказывается верить собственным глазам, когда воочию видит жестокую нищету в советской обетованной земле.
Способность человека убежденного «закрывать глаза и затыкать уши» на факты, которые, по его мнению, не заслуживают того, чтобы их видели или слышали, является источником непревзойденной силы духа человека убежденного. Он не боится опасности, он не падает духом перед препятствиями, его не сбить с толку противоречиями – и все потому, что он отрицает их существование. Сила веры, как сказал Бергсон, не в том, чтобы ею двигать горы, а в том, чтобы не видеть, когда горы двигаются на самом деле!{71} Уверенность человека убежденного в безошибочности собственной доктрины делает его недоступным для всего, что есть неясного, непредвиденного и неприятного в действительности окружающего мира.
Таким образом, действенность доктрины следует оценивать не ее глубиной и возвышенностью, не обоснованностью истин, в ней заключенных, а тем, насколько хорошо она отгораживает личность от себя самой и от мира такого, каков он есть. Слова Паскаля по поводу любой действенной религии справедливы и в отношении любой действенной доктрины: она должна «идти наперекор природе, здравому смыслу и наперекор человеческому удовольствию»{72}.
57
Действенность доктрины заключается не в ее смысле, а в ее несомненности. Никакая доктрина – как бы глубока и высока она ни была – не будет действенна, если она не представлена как воплощение одной-единственной истины. Она должна быть тем единым словом, от которого произошло и говорит все сущее{73}. Явные нелепости, тривиальный вздор, высокие истины – все одинаково хорошо подготавливает людей к самопожертвованию, лишь бы люди все это принимали за единственную вечную истину.
Самоочевидно: для доктрины, чтобы быть действенной, главное не то, чтобы ее понимали, а чтобы в нее верили. Мы можем быть абсолютно уверены только в тех вещах, которые не понимаем. Понятая доктрина теряет свою силу. Как только мы что-нибудь постигаем, нам начинает казаться, что это мы сами родили. А это значит, что люди, которых просят отказаться от самих себя и принести себя в жертву, не видят вечной истины в том, что родилось в них самих. Как только они поняли что-то, оно теряет для них и убедительность, и несомненность.
