— Тогда придется его дырявить. А дальше… Волыны есть, я выстрелами в два счета замок вскрою. Ну, и на прорыв. А там как фишка ляжет. Но мы еще повоюем.
Такой план капитан изложил Кеменю, когда тот еще не заявил, что идет вместе с вором. «А если, — теперь спрашивал себя Шепелев, поднимаясь по лестнице, — охранник действительно не отопрет, потому что товарищ Адамец и там начудил? Напоил, напился к тому времени сам или что-то упустил? Придется сочинять на ходу. Импровизировать».
Подушечку капитан вручил своему спутнику, ничего не объясняя. Времени нет на объяснения, надо и все. Они поднимались по ступеням, не стараясь мягко опускать и ставить ноги на носок. Пройти по этой лестнице так, чтобы шаги не разносились вверх и вниз, отражаясь от гулких сводов, было невозможно. Кемень — идущий первым капитан иногда оглядывался на него — заметно нервничал. Может быть, в эту минуту он жалеет о своем выборе, но пути назад уже нет. И он гонит прочь сбивающие с шага мысли, успокаивает себя тем, что они вооружены, что прошли уже один рубеж, что если помрут, то как свободные люди и герои, что унесут за собой в могилу нескольких врагов. «Хотя бог его знает, — признал капитан, — о чем он там думает, я вот думаю о нем».
А ступени заканчивались. Надвигался свет, льющийся с площадки. Капитан достал из кобуры наган. В его работе часто доводилось выстраивать сценические постановки, осуществляя внедрение или проводя операции, провоцирующие врага на необходимые им, органам, действия. Но впервые капитан чувствовал, каково это работать с незнакомым напарником, не будучи уверенным, что тот не подведет. И не оплошают люди, которых этот напарник готовил к операции. Пожалуй, так оно хуже, чем в одиночку, когда ты заведомо надеешься только на себя.
Последняя ступень. Держа руку с наганом прижатой к задней поверхности бедра, капитан вышел на площадку. Сзади топал Кемень. Впереди — покрываемый его торопливыми шагами серый, шероховатый бетон пола уходил под решетчатую перегородку. За перегородкой поднялся со стула охранник. Потянулся, разведя во всю ширь руками, зевнул во всю пасть. Ой, ненатурально. Ой, переигрывает. Что за дешевая театральщина, выходки из немого кино! Правильно, решил капитан, что я подушку прихватил, этот штрих становится просто необходимым.
А надзиратель сделал вид, что вглядывается в идущих к нему людей. Опять же изобразил он это с перебором — наклонившись вперед, сощурившись. Еще бы руки биноклем сложил, разозлился капитан. Так любой дурак липу учует. И Шепелев припустил, бегом преодолевая последние метры до решетки.
