* * *
Дверь скрыла от Кеменя происходящее в коридоре.
Что должно происходить по распорядку, известно. Заключенный выходит, держа руки за спиной, отходит на пять шагов вдоль стены, останавливается, поворачивается лицом к стене. Все это время надзиратель, держась за револьвер, наблюдает с безопасного расстояния. Потом только возвращается к открытой двери, запирает ее. Отработанный годами, автоматически исполняемый ритуал. Вот автоматизм и должен стать ахиллесовой пятой. Ведь сегодня сложилась необычная ситуация. Напарник первого надзирателя не страхует его у решетки. А первый же будет действовать, как всегда, не приучен по-другому. Так должен думать тот, кто назвал себя Кеменем. А еще о том, что отчаяние и безысходность творят чудеса, они должны помочь вору. Вор собирался напасть, когда надзиратель вставит ключ в скважину, то есть когда займет руки делом. И надзиратель не должен успеть выхватить револьвер до того, как вор бросится на него. Правда, кобура надзирателя обязана быть расстегнута. Кемень вслушивался в звуки за дверью и приближался к выходу из карцера мелким крадущимся шажком…
Он вздрогнул и отпрыгнул, когда дверь открылась.
— Иди сюда, фраер! — в дверной проем заглянул вор. — Помогай!
Кемень выбежал за порог, увидел лежащего на полу надзирателя, подхватил его за гимнастерку, и вдвоем с «Жохом» они затащили его в карцер.
— Вбив? — спросил украинец.
— Оглушил, — ответил вор, расстегивая на лежащем ремень. — Сапоги стаскивай, твою мать! Не стой!
— Я з тобою, — решительно произнес Кемень.
— Лады, — согласно кивнул «Жох». — Тогда шевелись, фраерок!
Затихла одна тревожная струна внутри капитана. «А мог бы он поступить по-другому, то есть наотрез отказаться от побега? Точный расчет точным расчетом, однако у каждого свои баклажаны в голове. И тогда бы операция по внедрению завязла бы, как машина в песке». Замолчала всего лишь одна беспокойная струна, но она была далеко не единственной.
— А може його… того, — стянув с неподвижного надзирателя штаны, Кемень чиркнул большим пальцем себе по горлу.
— Зачем? — «Жох» напяливал гимнастерку поверх своей одежды. — Мы его запрем в камере, и чем он будет опасен? И потом запомни, я вор в законе и на мокруху иду, когда выхода нет. Просто так людей мочить западло.
Натянув штаны и сапоги, застегнув ремень и напялив фуражку, лженадзиратель «Жох» приказал подельнику:
— Давай на выход, фраерок. Руки за спину, чтоб все натурально.
Они вышли в ярко освещенный коридор, двинулись по нему к решетке, отделяющей зековскую часть подвала от надзирательской. За решеткой стояла тумбочка, на которой сейчас покоилась голова сидящего на стуле пьяного охранника.
