На другой день я раньше обычного была в школе. Марта опаздывала. Я стояла у дверей класса, и если бы не учительница, которая как раз входила в класс, я бы совсем не пошла на урок, а дожидалась бы Марту, но как говорят: судьба играет человеком. Я пошла в класс. Марта опоздала на урок. Я с трудом дождалась звонка на перемену. Вслед за учительницей мы, как обычно, вылетели из класса. Я подбежала к Марте, которая говорила с кем-то из мальчиков. Я начала подталкивать Марту в спину, чтобы увести её в конец коридора. Вначале она пыталась вырваться но, чувствуя, что ей это не удаётся, сдалась, покорно двигаясь мимо с любопытством глазеющих на нас учеников. Оказавшись в углу коридора, я освободила её. Марта, облегчённо вздохнув, повернулась ко мне лицом и удивлённо посмотрела на меня:
– Что тебе надо?
Я растерялась и сунула ей конфету. Откусив половину и жуя её как картошку, она, едва шевеля языком, с набитым конфетой ртом, пробубнила:
– Что с тобой?
– Ничего, – ответила я упавшим от разочарования голосом.
– Откуда это? – жуя конфету, спросила она.
– Да так, – нехотя ответила я и пошла по направлению к классу.
– Ты чего? – догнав меня, спросила Марта.
Я пожала плечами, в знак того, что со мной всё в порядке. Я злилась на себя. Мне хотелось плакать.
– Эх! Моя дорогая девочка, и дарить надо уметь, – не то с грустью, не то с досадой подумал Дьюри, отодвигая рукопись Чиллы под натиском своих дум.
– Я тоже не умел дарить и не научился до старости. Мукой искать подарок, а ещё большей преподносить. Я не дарил, я избавлялся от подарка. А вот Ица умела… Я помню, как она из трёх конфеток сделала для тебя праздник. Был прекрасный солнечный день. В тот день я почему-то раньше пришёл после работы. Не застав ни Ицы, ни детей во дворе, я пошёл искать их и нашёл Ицу и тебя в детской. Комната была убрана с ещё большей тщательностью, чем обычно. На столе, покрытом белой скатертью, стояла бледно жёлтого цвета изящная ваза с astromelia. Занавеска на окне висела так, что луч солнца, как прожектор, освещая вазу с цветами, падал на Ицу, перед которой стояла ты, зачарованная, с маленькой упаковкой конфет „Raffaello“. Комната была заполнена праздником, как светом. Я стоял в дверях и не верил своим глазам. Всё было как обычно, но только сегодня я чувствовал праздник. Я стал лихорадочно вспоминать дни рождения детей, Ицы, ни один не приходился на этот день. И впервые за долгие годы я увидел, как ты целуешь свою мать, стесняясь чувства. Чтобы не мешать вам, я тихо вышел. Вскоре пришли дети, стало шумно во дворе, где я сидел на скамейке, и только тогда понял, что напрасно не зашёл в комнату. В который раз я упустил возможность поговорить как с Ицей, так и с тобой. Некоторые приписали бы моей трусости, но, поверь мне, моя дорогая, хотя бы в этой ситуации, моя нерешительность связана не с трусостью, а с деликатностью. Я думал только о вас. Я боялся нарушить ваш праздник. Дьюри от волнения резко встал, забыв, что на коленях спит Цили, которая, упав на пол, мяукнула и бросилась во тьму. Дьюри от неожиданности вздрогнул и снова сел. Закрыв глаза, он постарался успокоиться. Сердце билось учащённо, но не помнил, о чём он думал, вставая. Вскоре сердце успокоилось, и он продолжил читать.»
