– Я тоже, – безмятежно ответила она.
– Приятно, да?
– Приятно, – мечтательно согласилась она.
Где-то кто-то плакал. Истерически рыдал. Звук нарастал и падал забавными циклами. Прошла, казалось, вечность, прежде чем Энди повернул голову, чтобы посмотреть, что происходит. Выглядело занятным. Все стало занятным. Все словно пребывало в медленном движении. Как в покадровой съемке, если цитировать авангардного кинокритика кампуса. Он постоянно так писал в своей колонке. «Антониони отчасти достигает удивительного эффекта своих фильмов благодаря использованию покадровки». Какое любопытное, действительно умное слово: в нем слышался шорох змеи, выползающей из холодильника… покадровка.
Несколько аспиранток и аспирантов покадрово бежали к одной из кушеток, стоявшей около доски аудитории 70. Лежавший на этой кушетке парень, похоже, что-то делал со своими глазами. Да, он определенно что-то делал со своими глазами: вцепился в них и пытался вырвать из головы. Пальцы скрючились, кисти напоминали птичьи лапы с когтями, и кровь хлестала из глазниц. Хлестала в покадровой съемке. Игла выскакивала из вены в покадровой съемке. Уэнлесс бежал в покадровой съемке. Глаза парня на кушетке теперь выглядели как расплющенные яйца-пашот, хладнокровно отметил Энди. Да, именно так.
Потом белые халаты собрались вокруг кушетки, и он перестал видеть парня. Прямо за кушеткой на стене висел учебный плакат, изображавший основные отделы человеческого мозга. Какое-то время Энди внимательно изучал плакат. «Очень интер-р-р-ресно», – как говаривал Арти Джонсон в «Поводе для смеха».
Окровавленная рука взметнулась среди белых халатов, рука утопающего. Пальцы покрывала слизь, с них свисали кусочки плоти. Рука ударила по плакату, оставив на нем кровавое пятно в форме большой запятой. Плакат с дребезжащим чавканьем начал наматываться на валик.
Кушетку подняли (белые халаты не позволяли увидеть парня, который вырвал себе глаза) и вынесли из комнаты.
Спустя несколько минут (часов? дней? лет?) один из аспирантов подошел к кушетке Энди, проверил капельницу, потом добавил еще немного «Лота шесть» в мозг Энди.
– Как самочувствие, парень? – спросил аспирант, но, разумеется, он вовсе не был аспирантом, не был и студентом; никто из них не учился в колледже. Во-первых, выглядел этот тип лет на тридцать пять, слишком старый для аспиранта. А во-вторых, он работал на Контору. Энди вдруг обнаружил, что знает это. Абсурд, конечно, но он знал. И звали этого мужчину…
