— Мне необходимо протрезветь! — заявил Валерка и сплюнул на пол кофейную гущу. — Как там у Хэма: Фредерик Генри жевал кофейные зерна, чтобы прочухаться перед встречей с Кэтрин.
— Эрнест Хемингуэй в переводе Валерия Гридина, — прокомментировал Женька.
— А Виктор Банев у Стругацких, — не оборачиваясь, сказал Брусилов, — чтобы протрезветь, жевал чай. Хочешь чаю, Валерка?
— Хочу.
— Чаю не дам, — мрачно откликнулся Черный.
В наступившей тишине запели кофейники. Сначала один и сразу за ним второй. Валерка взял еще щепотку кофе, пожевал и снова плюнул на пол.
— Изобилие, — изрек Черный, — делает человека свиньей.
— Это ты про кофе? — спросил Брусилов.
— Скорее, про водку. Человек не знает, сколько ему надо водки. И вообще не знает, чего и сколько ему надо. Поэтому изобилие делает человека свиньей.
— Человека нельзя сделать свиньей, — возразил Женька. — Человек — свинья по определению.
— Изыди отсюда, Евтушенский, — заворчал в ответ Валерка, — изыди, стихотворец хренов.
Это была ошибка. Женьке нельзя было напоминать, что он Евтушенский и, стало быть, стихотворец. Он тут же начинал читать свои вирши, особенно, если был пьян. А «Евтушенский» — это была Женькина кличка и одновременно поэтический псевдоним, который он сам себе придумал. Да и трудно было придумать иначе. Его настоящая фамилия была Вознесенко. Немыслимая фамилия, ошибка паспортистки, допущенная где-то в маленьком украинском городке на заре советской власти при выдаче документа Женькиному дедушке, разумеется, Вознесенскому. Получился Евгений Вознесенко. И внука назвали так же. Ну как еще он мог подписывать теперь свои стихи? Конечно, «Андрей Евтушенский».
Женька поднялся, откинул со лба мокрую прядь волос и зловеще продекламировал:
Я — поэт уходящего
Полудохлого мира.
Я — проклятье ходячее!
Я — ходячая мина!
— Чучело ты ходячее, — отозвался Черный.
— Чучело… — задумчиво произнес Женька. — Чу-че-ло. Чучело отлично рифмуется с фамилией поэта Тютчева:
В прошлом маячит
Черное чучело.
Вижу иначе
Федора Тютчева.
— Абракадабра, — буркнул Валерка.
Женька его не слышал. Женька увлекся.
— Богатое слово — чучело, — говорил он.
Ты меня замучила,
Ты страшна, как чучело…
«Ну вот, — подумал Брусилов, — теперь на всю ночь вариации на тему «Чучело»… Человек — свинья… Ну, Женька-то треплется, конечно. Как всегда. А Черный? Этот говорил серьезно. Изобилие делает человека свиньей… Да нет, неправда. Не прав он. А где доказательства? Доказательств нету. На Западе основная проблема сегодня — проблема бездуховности. Ведь это ж факт? Факт. Потому что они зажрались. А у нас? В общем, тоже не особо богатая духовная жизнь. Но у нас еще слишком многого не хватает. Из жратвы. Так что о духовности думать некогда. Не до грибов. А вообще-то, мы больше всех в мире думаем и больше всех читаем. Неужели лишь потому, что жрать нечего? А потом, когда всего будет в достатке? Медленное превращение в свиней? Да нет, чепуха это. Че-пу-ха. Знаю, что чепуха, а объяснить не могу. Почему же я так уверен, что Черный не прав?»
