Доцент и его товарищи погибли. Но танки отвернули от высотки и поползли прямо на кустарник. Громов чуть не пел от радости! А чему, собственно, было радоваться? Близкой смерти? Тому, что он будет прошит пулеметной очередью, раздавлен в лепешку или разнесен в клочья?
Об этом Виктор не думал. Да, есть упоение в бою, есть! Даже таком неравном, какой предстоял через несколько минут. Громов был прекрасным воином, для него не существовало безнадежных ситуаций. Но это тогда, когда он имел дело с врагами в немецкой форме, а не с железными коробками. Тут бы свое слово сказать артиллеристам или танкистам, а не ему, достойному сыну царицы полей. Но судьба распорядилась по-своему, судьба решила испытать его и в таком неравном бою.
Чадная, пышущая жаром и изрыгающая свинец стена придвигалась все ближе. Пулеметы короткими молниями прощупывали кустарник, но трассы шли поверх головы.
«Не видят, бьют наугад, — отметил Виктор. — Это прекрасно! Это просто замечательно! Значит, встреча у фонтана состоится, значит, будет жаркий поцелуй. Такой жаркий, что кто-то от него сгорит».
Сам того не замечая, Виктор обрел тот подъем и ту ироничную веселость, которая приходила к нему во время штыковой под Щиграми, в дни яростных боев за Мамаев курган, словом, в те минуты, когда он мог схлестнуться с фашистами глаза в глаза.
Ба-бах! Смерч огня — и передний танк замер. Из-за него выполз другой — и снова вулканическая вспышка. Потом еще, еще и еще! Немцы поняли, что напоролись на минное поле, и начали огибать кустарник. А там, на открытом месте, распластавшись, лежали двадцать русских парней. Они лежали на родной земле, давшей им жизнь и готовой принять в свои объятия.
Взрываются одна за другой мины, замирают, а то и вспыхивают факелами ревущие громадины, и редко-редко остается в живых тот, кто вышел один на один с тридцатитонной машиной.
Виктор видел эти взрывы, видел перебегающих от воронки к воронке саперов, видел и тех, кто больше не мог встать. Но вот пришел и его черед. Метрах в тридцати правее, подминая кровавое месиво, катился «тигр». Но спешить нельзя, надо лежать, иначе тут же срежут из пулемета. Взрыв! Сноп огня и земли взметнулся перед самой мордой «тигра»! Тот остановился, будто отряхиваясь, покрутил башней и пошел прямо на Громова.
— Ну вот. Мой, — отметил Виктор. — Или я — его.
Подрагивали ноги. Першило в горле. Хотелось откашляться. Но Виктор терпел, боясь спугнуть зверя. Осталось пятнадцать метров… десять…
