Зинка обволакивала его все сильнее.
- Мужикам без баб - тоска, - слюнила она в ухо, - ну а нам и вообще в петлю впору. Ты не гляди на Витюню, хрен с ним.
Ее руки становились настойчивей.
- Погоди. - Николай на долю минуты вырвался из объятий, отхлебнул половину из своего стакана и вновь прильнул к женщине.
Халатик с нее к той поре окончательно слез. А в глазах появилась мольба. И вдруг Николай понял, что это не только пьяная блажь. Она хотела тепла, настоящего мужицкого тепла. И как раз в эту минуту он подумал - а почему бы и нет?!
- Выйди! - сказал он Витюне.
Тот оторвался не сразу, не спеша прихлебывая свое пойло.
- Тоже мне цаца нашлась, не помешаю.
- А ну рви когти отсюда! - взбеленилась Зинка и вдруг успокоилась, глядя восторженными глазами на Николая. - Зайдешь через полчасика.
Витюня нехотя побрел к двери, озираясь на остаток в бутылке.
Очнулся Николай в кресле. Времени, наверное, прошло уже довольно-таки много. Это было видно по солнцу, проглядывавшему сквозь ветви приземистых деревьев за окном. Он долго не мог понять, где находится. Тело ломило, в голове стоял звон, заглушавший все на свете. Николай с силой потер переносицу, удивленно поглядел на свои исцарапанные, грязные руки.
Память путала все: что было сегодня? что вчера? Он даже пугался скосить глаз в глубь комнаты, опасаясь чего-то такого, чего не переживет. Лишь одно знал Николай твердо, будь то сегодня, будь хоть неделю назад, а то и год, - в переделки он никогда не встревает. Никогда, в каком бы состоянии ни был! Вот Витюня, тот другое дело. Но Витюня мастак из них выкручиваться, прямо талант. А синяки да шишки для него ничто. Но разве дело было в Витюне, по сути, Николаю на него было плевать, он повернул голову.
Сразу вернулась память, от сердца отлегло, но и стало вместе с тем малость тоскливо. Все было безразлично и неинтересно, кроме боли, засевшей в голове, и слабости во всем теле. Все!
На диванчике, в уголке комнатушке, лежала Зинка. Как он ее оставил, так и лежала - в чем мать родила. Она спала, постанывая во сне. Разлохмаченная, какая-то обрюзгшая и еще более старая, потрепанная, чем каких-то несколько часов назад. Рядышком пристроился бочком Витюня. И осторожно, боясь разбудить, шарил ладонями по ее телу. Он не замечал, что Николай проснулся, да и навряд ли это смутило бы его. Витюня был увлечен. Он сопел, пыхтел, обливался потом, стараясь ухватиться сразу за все, за что только можно, вжаться в спящую бабу всем телом. И тут Николаю стало его жалко. Он понял, что приятель на большее и не способен. А он-то его считал почти всемогущим.
