Или вот что еще могло произойти: Джордж из “Великолепной пятерки” часто принимают за мальчика, так что цыгане или пираты запросто могут запереть ее в мальчишеской камере, а потом они, такие, скажут: “Докажи, что ты действительно мальчишка!”, и Джордж не сможет доказать, и тогда они стянут с нее трусы и увидят, что члена у нее нет, и станут тщательно изучать ее с помощью разных инструментов, какие попадутся под руку, – карандаша, например, или линейки, ну, просто, чтобы окончательно убедиться, а потом отшлепают ее по голой попе все той же линейкой в качестве наказания, а Джулиан, Дик и собака Тимми будут на это глазеть. С Джулиана и Дика тоже снимут трусы, чтобы увериться, что они мальчишки, и Джордж придется смотреть на их члены.
– Холли! Обедать!
О нет! Только не папин голос. Только не сейчас, когда она думает о… Да и вообще Холли совсем не хочется обедать. Ее тошнит от одной только мысли об обеде. Папа во все кладет так много чеснока и разной зеленой ерунды типа кориандра или базилика – хотя Холли ничего не имеет против базилика на чесночном хлебе, в котором чеснок-то тоже есть. Похоже, загвоздка не в чесноке, а в чем-то еще. А что, если она не выносит чеснок именно в обед? И, кстати, с молотым перцем у папы тоже перебор. И еще этот хлеб на закваске, у него такой вкус, будто взяли блевотину и завернули в бумагу. Да вдобавок козий творог, он похож на такие, знаете, бляшки, которые появляются в артериях у курильщиков, им в школе показывали фильм, и Холли теперь никак не может выбросить эти бляшки из головы. Она вообще-то не говорит, что папина еда ей не нравится. Она бы не сказала этого, даже если бы в комнату сейчас ворвался человек с пистолетом и пригрозил: “Я выстрелю тебе между ног, если не признаешься, что ненавидишь папину еду!” Или даже просто: “Я выстрелю тебе в голову!” Ощущение, которое она то ли испытывает, то ли не испытывает у себя между ног, и чувство, которого она определенно не испытывает в отношении папиной еды, совершенно не вяжутся друг с другом. Мысли путаются в голове у Холли в безумный клубок – сам черт не разберет.
– Холли!
Дверь внезапно распахивается. Мамочки! Она пытается запихнуть книгу под подушку, но не успевает. Эш мигом перелетает через всю комнату.
– Что это у тебя?
– Э-Э-ЭШ!
Она растягивает его имя, издавая протяжный, возмущенный крик будто бы даже из нескольких слогов, уж из двух-то точно.
– МАМА!
Эш тянется за книгой, но она ни за что на свете не позволит брату заглянуть в нее. Это ее секретная книга, которая к тому же не подходит для маленьких детей, или для мальчиков, или вообще для младших братьев. Но у Эша такие цепкие, рыскающие и частенько липкие ручонки, что единственный способ остановить его и не дать ему дотянуться до книги (Холли и думать не хочет, что это может произойти) – как следует врезать ему по руке. Два раза. Она замечает, что в момент удара стискивает зубы – как будто бы неподдельная ненависть, которую она испытывает сейчас, доставляет ей удовольствие. Вот бы он вообще умер, этот Эш!
