- Сам скажешь, - ответил зам. - Отдыхай!
В трубке раздались гудки.
Но только Баулин положил ее на рычажки, как прозвенела еще трель.
- Антон Варфоломеевич? Все отменяется! - с ходу провозгласила трубка Сашкиным голосом.
- И без тебя знаю, - начальственным тоном произнес Баулин. - Что еще?
- Все-е, - растерялся Сашка.
- Тогда привет! Да скажи там, что буду к обеду!
Самообладание полностью возвратилось к Антону Варфоломеевичу. С брезгливой гримасой на лице он сгреб ладонью бумагу, лежавшую на столе, - свое недописанное заявление, скомкал ее и бросил в корзинку.
Голова прояснилась окончательно. Тело больше не гудело и не ныло. Напротив, с каждой минутой Баулин ощущал в нем прилив сил, энергии. За окном вовсю светило утреннее, умытое солнышко. Весело щебетали птицы. И уже радостно горланили выведенные во двор на первую прогулку детсадовцы - народец простой, беззаботный и счастливый.
Вот таким беззаботным и счастливым ощутил вдруг себя Антон Варфоломеевич. Полной грудью набрал он воздуха и запел:
О да-айте, да-айте мне-е свободу-у!
Я свой позо-ор-р-р сумею искупи-и-ить!
Дальше он слов не знал и потому просто мычал - громко, с вдохновением, извлекая из себя басовые, колокольно-набатные звоны и переливы. При этом прислушивался к ним как бы со стороны - с любовью и восхищением. Что и говорить, нравилось Антону Варфоломеевичу то, как он исполняет арию, очень нравилось. Перефразируя где-то слышанное, он даже воскликнул в голос: "Ай да Баулин, ай да сукин сын!" И ударил кулаком по столу.
Вот так, с мычанием, в состоянии великого воодушевления, Антон Варфоломеевич проделал все туалетные необходимости. Затем проследовал на кухню и принялся за приготовление завтрака. В распахнутое окно била жизнь - она врывалась в квартиру с солнцем и ветерком, со всеми звуками улицы. Даже залетевшая оса жужжала весело и жизнерадостно.
Закончив готовку, Антон Варфоломеевич, расставил все на столе и включил репродуктор. Оттуда полились бравурные марши. Пока он поглощал съестное и пил кофе, смакуя каждый глоток, марши не смолкали. "Надо надеть сегодня лучший, свежий костюм и ту сорочку, что Валюша привезла из Англии, - планировал Антон Варфоломеевич. - А к вечеру откупорить бутылочку коньяка-с! Праздник так праздник!" Все в нем ликовало.
Марши сменились оглушающе звонкой песней:
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!
Антон Варфоломеевич подпевал:
Па-ра-па-пам! Па-ра-па-па-пам-пам!
И пританцовывал. В голове роились тысячи планов, как на сегодняшний день, так и на необозримое будущее. Брился Антон Варфоломеевич с особым упоением и тщательностью. Он будто заново народился на свет - юный и наполненный желаниями, нетерпеливый и упругий, как мячик. Он был готов ко всему, к любым передрягам и трудностям, невзгодам и бедам, но больше всего он был готов к взлету на новые, неведомые вершины, и ничто в этом сладостном полете не могло бы придержать его, остановить или хотя бы расстроить. Все чудесно и распрекрасно! Эх, жизнь-житуха, надо бы лучше, да некуда!
