Лежит Вадим, подтянув простыню к подбородку, скучает, мучается. А там, за окном, жизнь. Виден кусок ослепительно синего неба и два рыжих бархана, похожих на горбы верблюда. Слышен крик осла. Неизвестно, зачем он сюда попал.
— Движимое имущество испытательной станции, — с грустной улыбкой говорил Вадим.
Димка целыми днями не видит Бабкина — тот устанавливает контрольные приборы в разных секторах зеркального поля. Говорит, что дела идут хорошо, но это так, для успокоения. Не ладится у Тимофея. Надо переделывать датчики на питание от местных плит, а сигналы подавать по силовым проводам. Сложные изменения в аппаратуре. Хотел он посоветоваться с другом, но волнения больному противопоказаны.
Однакож все это пустяки — не сегодня, так через неделю приборы будут установлены. Куда серьезнее, когда тебе не верят. Это как едкое несмываемое пятно: моешь, скоблишь, чистишь, а оно не исчезает. Есть только один выход: найти истинного виновника. Багрецов ничего не знал о технологии курбатовских плит: могут они потрескаться или нет. Он знал, что один осколок пропал, это его и волновало.
В маленьком коллективе испытательной станции Багрецов еще не успел ни с кем познакомиться. Видел Курбатова, дважды говорил с ним, но не распознал, не понял еще человека. Зато очень хорошо понимал Кучинского. Других здешних обитателей в глаза не видел, но и при этих условиях, если бы спросили Вадима: кто мог совершить дурной поступок, то он, не задумываясь, назвал бы Кучинского.
Это наивно, глупо, ни на чем не основано — ведь нельзя же подозревать человека в грязных делах только потому, что он носит галстуки с сиамскими слонами! Но сердце Вадима жгло это неприятное чувство, подчас готовое вспыхнуть и пламенем вырваться наружу.
Нет, никогда Вадим не решится сказать об этом. Никогда. Он догадывался, что в мелкой душонке Кучинского таится надежда, что опыт Курбатова так и останется опытом, что никаких комбинатов здесь не построят и фотоэнергетики сюда посылаться не будут…
Но все-таки он прогадал, когда выбирал специальность. Разве мог он предполагать, что фотоэлементы, которые до сих пор применялись лишь в кино и разных лабораторных приборах, вдруг найдут место в энергетике? Никогда Кучинский не думал о пустынях Средней Азии. Что ему там делать? И вот, по милости товарища Курбатова, этакий неожиданный камуфлет!
Багрецов искренне верил в успех курбатовских ячеек, и если бы его сюда назначили, остался бы здесь навсегда. Немного смущала так называемая фауна пустыни — запомнилась встреча с вараном, но ведь фауна эта в конце концов переведется. Что ей делать возле людей? Здесь будут города и заводы, пески закроются зеркальными полями, между ними вырастут сады, пройдут каналы. Все это будет. А пока Вадим, прежде чем спустить ноги с кровати, осматривал коврик, стучал возле себя палкой, чтобы — избави бог — не подполз к нему хвостатый скорпион или мохноногая фаланга.
