- Военная тайна! - важно промолвил Буба.
Хреноредьев разинул беззубый рот.
Паку тоже не понравился ответ.
- Чего дурака валяешь! - сказал он строго.
Буба внимательно посмотрел на окровавленную ладонь, потом другой рукой потрогал продырявленное ухо, сморщился как гриб-перестарок, сплюнул под ноги.
- Нету там ни хрена! - сказал он беззаботно.
- Ну, я тебе нос отгрызу! - взъелся Хреноредьев. Пак оттолкнул инвалида локтем.
- Как это - ни хрена?
- А вот так, ни хрена, и все!
Инвалид пригорюнился, заплакал, снова уселся на собственную же деревяшку. Он не мог переносить этих бесчисленных оскорблений, этих обыгрываний на все лады его вполне симпатичной и милой фамилии. Но что было делать! Тут даже самый "компанейский мужик" сомлеет.
- Врешь! - лицо Пака скривилось.
- Ей богу, не вру!
- Врет он! - заорал Хреноредьев снизу. - Врет, едрена!
Глаза у Бубы стали совсем безумными.
- Ты, придурок старый, пораскинь остатками своих куриных мозгов, на хрена мне врать?!
Инвалид начал рвать на себе майку под комбинезоном. Его волнение грозило перерасти в истерику. И Пак еще раз дал ему трубкой по башке.
- Чего ты его все время по чану лупишь?! - заорал Буба. Он и так ни хрена не соображает, а после этого и вовсе охренеет!
Хреноредьев встал. И прищурившись, исподлобья, уставился на Чокнутого.
- По-моему, - сказал он тяжело и весомо, словно превозмогая в себе что-то, - по-моему, Буба предатель и вражеский лазутчик.
Пак оглядел Хреноредьева так, как будто впервые его увидал.
- Не зыркай, Хитрец! Я давненько наблюдал, едрена кочерга, за этим недобитком. Точно тебе говорю, враг! Подосланный он!
Чокнутый провел ладонью по лицу и перемазал его сверху донизу собственной кровью, теперь он стал похож на свирепого, но оплешивевшего и окончательно спятившего индейца, который прямо в сию минуту встал на тропу войны.
Но Хреноредьева трудно было взять голыми руками.
- Ну-у, - протянул он, - что я тебе говорил, едрена?! Или ты, Хитрец, чутье потерял? Ты погляди, кто перед тобою стоит?! Это ж контра, едрит его благородие!
- Ты, Хреноредьев, гусеницами обожрался, вот и спятил! заявил Буба.
Но Пак начинал чувствовать к Чокнутому непонятную, не осознанную еще ненависть. Он поддался инвалидову настроению.
- Руки! - резко выпалил он.
- Чего-о?
- Руки в гору!
- Придурок...
Пак пальнул над самой головой Бубы.
- Руки, падла!
Чокнутый неторопливо задрал над головой свои костлявые грабли. Челюсть у него отвисла.
