Молча сползла с седла, поворотила лошадку назад, накинула поводья на куст, чтобы вредная тварь не сбежала. Полезла в заросли. Первые слова появились, когда я начала расстегивать ремешки его доспеха, желая освободить от стали, и этим словам не стоило касаться детских ушей. Перевернула раненого, положив на плечо, осторожно стащила грудную пластину. Кинжал вошёл точно в цель. Бросал профессионал — это было ясно и по месту попадания, и по тому, как был утяжелён клинок — такой может с близкого расстояния пробить доспех. С близкого? Неужели, кто-то из своих?
Белое лицо незнакомца было бы привлекательным, если бы не гримаса смерти, постепенно сковывающая черты. Прямой нос с чётко выраженными ноздрями, узкие губы, брови вразлет, высокий лоб… Веки закрыты, но я бы поклялась, что глаза у него тёмные, почти чёрные — судя по тёмно-каштановому цвету волос и лёгкой смуглости кожи, сейчас отливающей в зелень.
Взявшись за рукоять кинжала, подняла глаза к небу. Сквозь ажурную вязь листвы виднелось пыльно-голубое небо конца лета. “Бирюза и мёд твоих глаз, Великая Мать, тепло и сила твоих ладоней, да пребудут со мной! Дай мне силу побороть ненависть, дай возможность исцелить!” Клинок вышел, как по маслу. Хлынула алая лёгочная кровь, тут же окрасила мою ладонь, накрывшую рану. В душе ширилось ощущение могущества, я, будто бутон, раскрывалась навстречу ему, лепесток за лепестком отдавая себя взамен исцеляющей силе Богини. Спустя несколько мгновений поток крови иссяк, спустя ещё немного времени её остатки исчезли с моих рук, с одежды паладина. Остался лишь разрез на куртке — аккуратно заштопать, и не заметишь!
Встала, повела плечами. От божественной силы потряхивало, обдавало жаром, будто в прорубь макнулась. Оглянулась на лежащего. На его лицо возвращались краски. Розовей — не розовей, спать будешь долго, соколик! Спи…
Сделала несколько шагов прочь, баюкая в душе желание вернуться и добить, пока не проснулся. Я не видела его среди тех, кто убивал моих сестёр, но он был там — порукой тому сияющие латы и красная куртка. Даже если я не вернусь, кто-нибудь обнаружит его и прибьёт, чтобы забрать доспехи и меч. Они денег стоят, если знать, кому продать!
“Тамарис, дитя…”
О, нет! Великая Мать, за что?
“Дитя…”
Да будь ты проклят, Воин Света!
Резко развернулась, вернулась. Подхватив лежащего подмышки, потащила к лошади. Странно, но Каурка стояла смирно, пока я затаскивала незнакомца на седло. Ни укусить не пыталась, ни лягнуть. Не иначе Сашаисса пела ей на ухо свои сладостные песни, от которых мир казался полным любви.
