Пока приехали пожарные машины, пока заправились по обычаю из деревенского озера — дом деда Феогнида догорал уже. Схватился и домик бабки Феогнидихи.
— Там, в столе, документы! — бабка выбила стекло и полезла в окно с надрывным криком. — Сгорят же!
Насилу с прибежавшим Андрюхой оттащили старушку от окна. А там уже дым густой, не видно ничего.
— Держи меня за ноги и, если что, вытаскивай оттуда, — сказал я Андрюхе и залез в окно.
На стол лег, еле вытащил ящик с документами. Отдал убивающейся Феогнидихе. Пожарные, наконец, прикатили, лениво полили угли, оставшиеся от домиков. Два поросенка еще сгорели в сараюхе при бабкином доме. Бабка нам одного зажарившегося поросенка с Андрюхой отдала. Мы его долго ели. Дымком припахивало, но кому не нравится — пущай турниду лопает, а нам и жареная свинина сгодится.
— Дареной свинине в зубы не глядят, — как в народе говорится.
Бабку через некоторое время после пожара дочка забрала к себе, в Нижний Новгород, а деда Феогнида сын — куда-то в Подмосковье. На этом следы его теряются. Может, и в живых уже нет его ныне. Только лапти, им сделанные, потом несколько лет при мачехе служили мне верой и правдой, напоминая о добром и мудром деде.
