Я надела на него узду, но вот папино седло самой поднять не удалось, слишком тяжелое, поэтому седлал мне Черныша кузнец. И предложил сперва его объездить. А я сказала, что и сама, наверное, справлюсь. И осмотрительно залезла. Черныш поначалу с минуту постоял, а потом как удивит меня — взял и встал на дыбы два раза и жестко на передние ноги опустился, у меня аж «копчик» и шея заболели. Меня б и наземь сбросило, не ухватись я за луку седла и не цапнув Черныша за гриву. Ни за что больше было не удержаться, стремена болтались слишком далеко под ногами. Кузнец засмеялся, но мне было не до показухи. Я погладила Черныша по шее, тихонько с ним поговорила. И больше он не брыкался — но и пойти не пошел.
— Не понимает, что ему с такой легонькой всадницей делать, — сказал кузнец. — Думает, это овод на ём сидит.
Он взял мустанга за поводья возле самых губ и понудил его сделать шаг. Так и водил по амбару несколько минут, а потом ворота открыл и наружу вывел. Я побоялась, что Черныш от солнца и холода опять взбрыкнет, но нет — похоже, мы «подружились».
Кузнец отпустил поводья, и я шагом поехала на мустанге по грязной улице. Он не очень слушался, головой крутил все время. Не сразу мне удалось его повернуть. На нем раньше ездили, как я поняла, но только давно. Вскоре опять привык. Я покаталась на нем по всему городу, пока он слегка не вспотел.
Когда я вернулась, кузнец спрашивает:
— Не норовистый, ничего?
— Нет, — говорю, — отличная лошадка.
Он подтянул стремена как можно выше, а потом расседлал моего Малыша-Черныша и завел его в стойло. Я дала мустангу кукурузы, но немного, потому что боялась, как бы от плотной кормежки он не охромел. Стоунхилл-то мустангов больше сеном кормил.
День уже клонился к вечеру. Я поспешила в лавку к Ли, очень гордая тем, что добыла себе лошадку, да и завтрашнее приключение меня влекло. Шея после встряски побаливала, но это ж пустяки в сравнении с тем, что нам предстояло.
Зашла я через черный ход, не постучавшись, и вижу — Кочет сидит за столом с этим Лабёфом. Про техасца-то я и забыла.
— Вы что здесь делаете? — спрашиваю.
— Здорово тебе, — отвечает Лабёф. — Да вот с исполнителем твоим беседуем. В Литл-Рок он так и не поехал. У нас деловой разговор.
А Кочет конфету жует.
— Садись, — говорит, — сестренка, возьми тянучку. Вот этот арестант зовется Лабёфом. Говорит, рейнджер он в Техасе. Сюда приехал учить наших коровок капусту щипать.
— Я его знаю, — говорю я.
— И еще утверждает, что идет по следу нашего пройдохи. Хочет к нам присоседиться.
