— Вы ж сами сказали, что с августа его не видели.
— Ну давай поменяем имя на «Хряк Сэттерфилд» и напишем «семнадцатое октября». Хряк нам помогает в делах с вырубкой, ярыжки эти уже привыкли к его имени.
— Его так Хряком и окрестили?
— По-другому его никто и не зовет.
Я и дальше выжимала из него подходящие даты и нужные факты, чтобы придать весу заявкам. Моей работой он остался очень доволен. Когда я закончила, Кочет полюбовался ведомостями и сказал:
— Глянь, какие чистенькие. Поттер так никогда не умел. Примут с лету, что угодно готов поставить.
Еще я написала короткий договор касаемо дела между нами и заставила Кочета подписать. Дала ему двадцать пять долларов и сказала, что отдам еще двадцать пять, когда мы отправимся. А остаток в пятьдесят долларов будет ему выплачем по успешном завершении работы.
Я сказала:
— Этот задаток покроет наши с вами общие расходы. Я рассчитываю, что вы соберете нам провиант и зерно лошадям.
— Постель ты берешь свою, — говорит он.
— У меня есть одеяла и хорошая клеенчатая накидка от дождя, — отвечаю. — К выезду я буду готова днем, когда раздобуду себе лошадь.
— Нет, — говорит Кочет. — Я буду занят в суде. Мне там надо кое-что уладить. Выехать можем завтра с первым светом. Переправимся паромом — мне еще нужно будет заехать к осведомителю на земле чероки.
— Тогда встретимся после обеда и договоримся окончательно.
Пообедала я в «Монархе». Этот Лабёф за столом не появился, и я понадеялась, что он уехал куда-нибудь далеко. Потом я вздремнула, после чего пошла на конюшню и осмотрела всех мустангов в загоне. Ничем особенным они друг от друга не отличались, разве что мастью, и я наконец остановилась на вороном с белыми передними ногами.
Просто красавчик. У папы вообще не было таких лошадей, у которых больше одной ноги белые. Лошадники знают такой глупый стишок: мол, такой конь никуда не годится, особенно если все четыре ноги у него в чулках.[41] Уж и не помню, что в этом стишке точно говорится, но потом сами увидите — чепуха это и суеверия.
А Стоунхилла я застала в конторе. Он там сидел, весь закутавшись в теплый платок, совсем рядом с печкой и руки над нею грел. Наверняка его малярийный озноб так бил. Я подтащила ящик, села с ним рядом и тоже погрелась.
Полковник сказал:
— Мне только что сообщили, что на Тоусон-роуд девочка прямо головой в колодец упала, пятьдесят футов глубиной. Думал, это ты.
— Нет, то была не я.
— Утонула сразу, говорят.
— Не удивительно.
