Я говорю:
— Да, письмо у меня. Пришло сегодня утром.
— Тогда, — говорит, — я знаю, тебе полегчало. — И остальным: — Она этого письма много дней ждала. — И опять ко мне повернулась: — А полковника ты уже видела?
— Только что оттуда, — отвечаю.
Лабёф спрашивает:
— Это какой же полковник?
— Как, у нас он один — полковник Скотхилл, тоннами торгует, — отвечает миссис Флойд.
Тут я не выдержала:
— Это дело частное, — говорю.
— И ты с ним все уладила? — дудит свое миссис Флойд, ну никак у нее рот не закрывается, прям что твой желтый сомик.
— Тоннами чего? — спрашивает Лабёф.
— Зовут его Стоунхилл, — ответила я, — и торгует он не тоннами, а скотом. Я ему продала отощавших мустангов, которых пригнали из Техаса. Только и всего.
— Что-то шибко молода ты лошадьми торговать, — заметил Лабёф. — Не говоря уж про то, что не того рода.
— Да, а вы для постороннего человека слишком много себе позволяете, — говорю я.
— Отец у нее купил лошадок у полковника перед тем, как убили его, — без мыла влезла миссис Флойд. — А малышка Мэтти у нас тут ему на смену встала и вынудила полковника лошадок обратно взять, по хорошей цене.
В общем, как девять пробило, я отправилась на конюшню и обменяла свою расписку на триста двадцать пять долларов зелеными. У меня на руках бывали суммы и крупнее, но вот эти деньги, представляла себе я, принесут мне удовольствия несоизмеримо со своим номиналом. Но нет — триста двадцать пять долларов бумажными ассигнациями, только и всего, против всех моих ожиданий. Может, это уныние Стоунхилла так на мне сказалось.
Говорю ему:
— Ну что ж, вы свою часть уговора выполнили, я свою тоже.
— Это так, — отвечает. — Я уплатил тебе за чужую лошадь и выкупил обратно бесполезных мустангов, которых не смогу больше перепродать.
— Вы забываете про мою серую кобылку.
— Пусть ею воронье питается.
— Не под тем углом вы на вещи смотрите.
— Я на все смотрю под углом Божеской вечной истины.
— Вы ж не считаете, что я вас обвела вокруг пальца, правда?
— Нет, отнюдь, — говорит. — С тех пор как я приехал в «Медвежий штат», удача у меня до изумления постоянна. Это лишь одно ее проявление, да и то относительно счастливое. Мне говорили, что этот город станет юго-западным Чикаго. Так вот, дорогая моя, никакое это не Чикаго. Я даже нужных слов для него подобрать не могу. Я бы с большой радостью взял в руку перо и написал бы целую толстую книгу о моих здесь злоключениях, однако не осмеливаюсь так поступить из опасений, что меня сочтут досужим сочинителем.
