Зашел Стоунхилл — в дурацкой такой теннессийской шляпке. Остановился, на меня поглядел.
Я говорю:
— Я тут вздремну немножко.
А он:
— Тебе удобно?
Я отвечаю:
— Мне просто на ветру не хотелось. Я и подумала, что вы не против.
— Только ты здесь сигареты не кури.
— Я к табаку и близко не подхожу.
— И ботинками дыр в мешках не понаделай.
— Я буду осторожно лежать. А когда выйдете, ворота поплотнее прикройте.
Сама не понимала, как я устала. Когда проснулась, было уже хорошо за полдень. Я закоченела вся да из носа капало — верный знак, что простудилась. Когда спишь, всегда накрываться нужно. Я от пыли отряхнулась, лицо под колонкой умыла, взяла мешок с пистолетом и пошла скорее в Федеральный суд.
Подхожу и вижу: другая толпа уже собралась, не такая большая, как вчера. Думаю себе: «Как? Неужто опять вешать будут!» А не вешали. Сейчас они пришли посмотреть, как с Территории два фургона с заключенными прибыли.
Исполнители их как раз выгружали и жестко эдак в них тыкали своими магазинными винчестерами. Все заключенные были друг с дружкой скованы, будто рыба на бечевке. По большей части — белые, но попадались и индейцы, и полукровки, и негры. Ужасно было на такое смотреть, да только вы не забывайте: эти звери в кандалах — убийцы, грабители, двоеженцы, фальшивомонетчики, некоторые поезда под откос пускали, в общем, злодеи, каких свет не видывал. Пошли «туда, где ухала сова»,[18] отведали плодов зла, а теперь правосудие их настигло и требует расплаты. На этом свете за все нужно платить так или иначе. Ничего за просто так не дается, кроме Божьей Милости. Это ее не заслужить, не заработать.
Уже сидевшие в тюрьме — а она помещалась в подвале суда — принялись кричать и свистеть новым узникам в зарешеченные окошки:
— Свежая рыбка! — говорили, и тому подобное. А кое-кто и грубостей подпускал, так что женщины в толпе отворачивались. Я пальцами уши заткнула, прошла через людское скопище, поднялась по ступенькам суда и вошла.
Пристав у дверей не хотел меня впускать в зал, поскольку я ребенок, но я ему сказала, что у меня дело к судебному исполнителю Когбёрну, — и твердо стояла на своем. Он понял, что меня на кривой козе не объехать, и тут же пошел на попятный — не хотел, чтобы я шум подымала. Поставил меня рядом возле самых дверей, но это ничего, потому что свободных мест все равно не было.
Вы решите: вот странность, — но я в то время, считайте, и не слыхала ничего про судью Айзека Паркера, хоть он человек и знаменитый. Я неплохо знала, что в наших местах происходит, и про него и его суд, должно быть, упоминали, но у меня не отложилось. Само собой, мы жили в его судебном округе, но у нас проводились свои выездные сессии над убийцами и грабителями. В Федеральный суд только самогонщиков отправляли, вроде старика Джерри Вика с его молокососами. А к судье Паркеру почти все клиенты поступали с Индейской территории — там скрывались сорвиголовы со всего света.
