Когда мы приехали в Форт-Смит, ночь уже настала. Моросило, холодно. Помню, как меня вносили в дом доктора Дж. Р. Медилла, а сам он держал свою шляпу над керосиновой лампой, чтоб калильную сетку не забрызгало.
Много дней я провела в оцепенении. Сломанную кость мне вправили, а вдоль предплечья наложили шину. Но у меня сначала кисть распухла и почернела, потом на запястье перекинулось. На третий день доктор Медилл дал мне изрядную дозу морфия и руку чуть выше локтя ампутировал маленькой хирургической пилой. Пока эту работу делали, мама и адвокат Дэггетт сидели со мной рядом. Я очень мамой восхитилась тогда, что она всю операцию так просидела и не поморщилась, — зная хрупкость ее натуры. Она меня держала за правую руку и плакала.
Дома у доктора я около недели пролежала после операции. Дважды заходил Кочет, но мне было так худо и «не в себе», что я была скверным обществом. У него лицо заклеили там, где доктор Медилл дробь вытащил. Кочет рассказал, что отряд судебных исполнителей нашел Лабёфа, а офицер отказался с места сходить, пока не достанут труп Тома Чейни. Никто особо не стремился лезть в эту яму, поэтому Лабёф сам на веревке спустился. И тело извлек, хотя его зрение подводило после того удара по голове. У Макалестера ему вмятину подлечили как смогли, и оттуда он уже поехал в Техас с трупом того, за кем так долго шел по следу в глухомани.
Домой я ехала в роскоши: лежа на спине на носилках, которые поставили в проход лакированного пассажирского вагона. Как я уже сказала, болела я очень сильно и совсем оправилась, только проведя несколько дней дома. Тут только я сообразила, что не заплатила Кочету остаток денег. Я выписала чек на семьдесят пять долларов, положила в конверт и попросила адвоката Дэггетта отправить Кочету почтой через контору судебных исполнителей.
Адвокат Дэггетт расспросил меня про все случившееся, и в этой нашей беседе я узнала кое-что тревожное. А именно. Адвокат винил Кочета в том, что тот меня взял с собой на поиски Тома Чейни, ругал его на чем свет стоит и грозил привлечь за это к суду. Услышав такое, я расстроилась. Адвокату Дэггетту сказала, что Кочет вообще ни в чем тут не виноват, скорей его надо хвалить и награждать за его закалку. Жизнь-то мне он точно спас.
С кем бы ни приходилось схватываться адвокату Дэггетту — с железными дорогами или пароходными компаниями, — человек он был благородный, а потому, услышав напрямик, как дело обстояло, немедля устыдился своих намерений. Сказал, что все равно считает, будто помощник исполнителя действовал опрометчиво, но при таких обстоятельствах заслуживает извинений. Он отправился в Форт-Смит и самолично доставил Кочету причитавшиеся тому семьдесят пять долларов, а еще вручил ему чек на двести долларов от себя и попросил принять извинения за те жесткие и несправедливые слова.
