— Спокойной ночи, Роберт. Я… я очень рада.
— Я тоже, Анжела, я тоже.
— Храни вас Бог.
«Почему она именно сейчас сказала эти слова?», — печально подумал я и сказал:
— Пусть Он и вас хранит, Анжела. Спокойной ночи.
Я положил трубку, расплатился, выпил свой коньяк и зашагал дальше сквозь тьму и ветер, направляясь домой. В аптеке, куда я частенько заходил, я увидел свет. У стеклянной двери стоял какой-то мужчина. Нанита как раз протягивала ему лекарство в окошечко в двери. Нанита, очевидно, дежурила ночью. Она узнала меня и помахала рукой. Я подошел. Мужчина, взявший лекарство, исчез.
— Я думала, вы в отъезде, — сказала Нанита сквозь окошечко.
— А я и был. Ненадолго сейчас приехал. Завтра утром опять улетаю.
— Тогда вы еще ничего не знаете?
— Чего?
— Фрау Правос умерла.
— Кто умер?
— Фрау Правос. Помните, та старушка, что так хотела получить комнатку в этом приюте для престарелых.
— Да, теперь вспомнил. Так она умерла?
— Написано сегодня в газете «Бильд ам Зоннтаг».
— От чего она умерла?
— Вскрыла себе вены.
— Что-о-о?
— Да, вскрыла вены. Оставила записку. Совсем коротенькую. «Нет больше места в этом мире для старых, бедных и больных». Эти слова взяты для заголовка в газете.
Маленькая комнатка в «Луизенхое».
И старая фрау Правос покончила с собой.
Сорок миллионов марок.
И банкир Хельман покончил с собой.
Покончил ли?
Все считали, что это так. И я должен был это доказать.
— Это так грустно, — сказала Нанита.
— Я ждала тебя к ужину целых четыре часа, — сказала моя жена Карин. На ней был серый халатик. Дома она всегда носила халатики. Волосы ее не были уложены и никакого макияжа на лице не было видно. — Потом взяла и поела. Если ты голоден, могу тебе что-нибудь подогреть…
— Я не голоден.
— Ты мог бы и позвонить.
— Был слишком занят, — сказал я и прошелся по нашей гостиной, разглядывая мои книги, сицилийскую лошадку, моих слоников и витринку с мелкими резными украшениями — все те вещи, которые я привез из поездок по всему миру; а сам все время ощущал анжелиного слоника в кармане. Мне казалось, что я отсутствовал здесь годы. Все было таким чужим, и ничто здесь уже не говорило ничего моему сердцу. Я подошел к стенному бару и налил себе большой бокал виски.
— Выпьешь со мной?
— Нет, — сказала Карин. — На тебе новый костюм. И новые туфли. И новый галстук.
— В Каннах очень жарко. Пришлось купить все новое.
— Разумеется, — заметила она. — Галстук просто прелестен. И подходит к костюму. Сам выбирал?
— Да, — сказал я.
