— Весьма! Подождите-ка. Мне же надо завтра — то есть уже сегодня — лететь в Дюссельдорф.
— Надолго? — О Боже, подумал я и почувствовал, как забилось сердце, — она очень быстро об этом спросила!
— Не знаю. Если задержусь дольше, чем на два дня, заранее позвоню по поводу ужина. Но надеюсь, что вернусь раньше. Очень на это надеюсь.
— Вы летите в Дюссельдорф в связи с убийством Виаля?
— В том числе.
— Когда у вас вылет?
— В девять пятнадцать из Ниццы.
— Тогда в восемь я заеду за вами в отель.
— Исключено! Осталось всего пять с половиной часов! Нет, я возьму такси.
— Никаких такси. В восемь я жду у отеля. Спокойной ночи, Роберт.
— Спокойной ночи, Анжела. И большое спасибо, — сказал я и положил трубку.
Но спокойной ночи не получилось.
Я надел халат, вышел на балкон своего номера, сел и стал курить — одну сигарету за другой. Я был слишком взволнован, чтобы уснуть. Начиная с половины пятого, небо над морем стало светлеть, причем краски менялись с каждой минутой. И на Круазет, и в отеле царила полная тишина. В четыре часа сорок пять минут телефон опять зазвонил. И опять я услышал голос Анжелы:
— Вы не можете заснуть, правда, Роберт?
— Правда.
— Я тоже.
— Бедный Виаль.
— Дело не только в Виале, — сказала она. — И вы это знаете не хуже меня.
— Да, — согласился я. — Я это хорошо знаю.
— Что вы делали, когда я позвонила?
— Сидел на балконе и смотрел, как светлеет небо.
— Я делаю то же самое. Сижу на террасе и смотрю на небо. У вашего телефона тоже длинный шнур?
— Довольно длинный.
— Тогда возьмите аппарат, выйдите с ним на балкон и посмотрите на небо.
Я послушался.
— Вы сидите?
— Да.
— Значит, сейчас мы оба смотрим на небо, — сказала Анжела.
— Да, — ответил я. И умолк. В трубке зашелестело.
Небо, которое вначале было серым, потом песочного цвета, теперь последовательно меняло краски. Оно стало из охристого бурым, затем зеленовато-желтым и наконец ярко золотым; белые здания вдоль извилистого бульвара Круазет засверкали в этом золотом свете. Долгое время я сидел так, прижимая трубку к уху, и так же сидела Анжела с трубкой у уха. Никто из нас не произнес ни слова. Потом из моря выкатилось кроваво-красное солнце.
— Значит, в восемь, — сказала Анжела. И положила трубку.
