Спокойный мужской голос сказал:
— Я у аппарата. И никуда не отойду. Не торопитесь. У меня есть время. У меня есть время для вас.
— Я… Я… Вы священник?
— Да. Спокойно поплачьте. И не торопитесь. У меня есть время.
Анжела заплакала навзрыд.
— Я тут, — сказал мужской голос. — Я у аппарата…
Так продолжалось, наверное, с полчаса. Наконец она нашла в себе силы сказать:
— Убить… только что.
Священник не понял:
— Вы кого-то убили?
— Нет… я… Я хотела себя убить… Понимаете? Себя… Прыгнуть с балкона… Но упала назад… И теперь… И теперь…
Она опять зарыдала.
— Я у аппарата. Не торопитесь, не торопитесь…
В этом молодом голосе звучала такая сила и в то же время такая доброта, что Анжела благодаря ему мало-помалу собралась с силами, чтобы сказать:
— Я хочу покончить с жизнью… Не могу больше…
— Понимаю. Вы больше не можете.
Этот диалог прерывался минутами молчания или плача. Но всякий раз опять раздавался голос священника:
— Я не кладу трубку. Я у аппарата.
— Покинута… Человеком, которого я любила… Предана… Обманута… И теперь я одна… Одна… Не могу больше! Хочу умереть!
Спокойный голос не протестовал ни единым словом. Он вообще не возражал и не давал оценок. Он говорил только то, что Анжела могла вынести:
— Вы, наверняка, пережили много тяжелого…
— Да…
— И вот появился этот человек… Вы отдали ему всю вашу любовь… А он вас так обидел… И теперь у вас в душе пустота… Страшная пустота…
— Да… Да… — Анжела немного приподнялась, и теперь лишь тихонько всхлипывала. И слова давались ей теперь не с таким трудом: — У меня был только он… Только он… Я знакома со множеством людей, мне приходится знакомиться и видеться со многими — из-за моей профессии… Приходится бывать на всех балах и приемах… Приходится, понимаете? Но что это за жизнь? Балы! Приемы! Вся эта здешняя роскошь… И пустота… Эта пустота в душе… Какую жизнь я веду? — Она уже кричала: — Я не скажу вам, кто я и где живу, а то вы еще поднимете на ноги полицию!
— Клянусь вам, что никогда этого не сделал бы… И я вовсе не хочу знать ваше имя… В самом деле не хочу… Вы несчастны и одиноки… Самоубийство — это же крайняя степень одиночества… Но вы не совсем одиноки…
— Почему это?
— Потому что теперь у вас есть я… Я говорю с вами… Хорошо вас понимаю… Поверьте, я в самом деле хорошо вас понимаю.
— В самом деле?
— Ну конечно… Вы много бываете на людях… Вас вынуждает к этому ваша профессия… Этим людям вы не можете рассказать, что у вас на душе… Не можете рассказать о своем горе, о своих бедах… Перед этими людьми вы должны играть некую роль, носить маску, быть веселой, всегда веселой… Ведь так обстоит дело, правда?
