Тот самый яр... | страница 10



— Раз живём, ведьмы мои хорошие. Чего вялыми карасями по юности плыть… Айда на танцы. Сегодня гармонист Тимур ради меня припрётся.

— Праска, да мы же весь клуб рыбьим жиром обвоняем.

— Пусть нюхают трудовой душок. Сами не одним обским духом питаются. Я на вас флакон одеколона вылью.

— А сама?

— Горжусь запахом засольни… Кому влюбиться — не будет тело шмонать. Есть чутьё — нюхом меховой клад найдёт.

Разбитной Прасковье интересно наблюдать за растерянными засольщицами. Пёрышки чистить принялись. Разгорячённые вином в клуб засобирались. Поправляли волосы. Одёргивали платья, блузки. Заглядывали в тусклое надтреснутое зеркало над оловянным умывальником.

— Давай декалон, рыбий дух перешибём.

Улыбистой девахе не трудно отговорить товарок.

— Ведьмы, отбой! Выворачивайте карманы. С миру по рублику — невинной лавке доход.

Удивлённые подруги таращат глаза, не верят подруге.

Не наскребли капиталу на очередную бутылочку.

Пляшут хитринки в карих раскосых глазах Праски. На ладони пузатенький флакон с зеленоватой огненной жидкостью.

— Знаете, почему одеколон тройным называется?

— Не-а.

— Его запрещается единолично пить. На троих, пятерых — не возбраняется… И то. Чего шкуру ублажать, если кишки наодеколонить можно.

Ведьмарки давятся смехом, не принимают на веру гладенькие словечки завлекухи. Слышали: догадливые нарымцы не брезгуют ароматными градусами. «Тройник», «шипрец» у них на почётном горловом счету.

— Пра, неуж внутрь одеколонилась?

— Глупый вопросец. Разведи с водой до молочного цвета, опусти чесночину и через соломину высоси напиточек. Для заедки вяленый чебак сгодится.

Ликбез по «тройнику» закончился хайластыми песнями.

Северная неотступная ночь по цвету разведённого одеколона. Налипла на окна нарымская бель. Тьма с ватой расправится не скоро.

В избушке Саиспаева не дымокурит. Комарья залётного набралось — горстями лови. На окнах, на стенах, на потолке кровососы упитанные. Захмелели от молодой кровушки, не шевелятся.

Тимуровскую голосистую гармошку услыхала первой чуткая Праска.

— Девоньки, танцы сами плывут к нам. Слышите?

Напрягают слух подруги — не улавливают музыку.

Трудливые ходики в простенке мелко дробят заоконную тишь.

— Тетери, неужели гармонь уловить не можете?

— Надо родиться со слухом рыси, — ответила за всех весовщица Сонечка, застенчивая барышня с целомудренным взглядом, пухлыми пунцовыми губами.

— Мне слух от тяти-охотника достался, — гордится Праска. — Цокнет белка на расстоянии ружейного выстрела — промысловик лайке выговор делает: чего уши развесила? Беги! Ищи! Облаивай!