Возражение 2. Далее, счастье – это совершенное благо человека. Но практический ум в большей мере определен к благу, нежели созерцательный, который определен к истине. По этой причине о нас говорят как о добрых в соответствии со степенью совершенства нашего практического ума, а не в соответствии со степенью совершенства ума созерцательного, согласно которой о нас судят как об обладающих познанием и разумением. Следовательно, человеческое счастье в большей степени заключается в деятельности его практического, а не созерцательного ума.
Возражение 3. Далее, счастье само по себе является человеческим благом. Но созерцательный ум в большей степени сосредоточен на том, что находится вне человека, тогда как практический ум – на том, что принадлежит самому человеку, а именно на его действиях и страстях. Следовательно, человеческое счастье в большей степени заключается в деятельности его практического, а не созерцательного ума.
Этому противоречит сказанное Августином о том, что «созерцание обещано нам как цель всех наших деяний и непрерывное совершенствование наших радостей»[69].
Отвечаю: счастье в большей степени заключается в деятельности созерцательного, а не практического ума. Это очевидно по трем причинам.
Во-первых, коль скоро человеческое счастье состоит в деятельности, то это должна быть наивысшая из всех человеческих деятельностей. Далее, наивысшая человеческая деятельность должна проистекать из его наивысшей способности и определяться к ее наивысшему объекту Но наивысшая человеческая способность – ум, наивысший объект ума – божественное благо, и оно является объектом не практического, а созерцательного ума. Следовательно, счастье преимущественно заключается в такой деятельности, а именно в созерцании божественных вещей. И коль скоро, согласно сказанному в «Этике», «похоже, что человек суть то, что является лучшим в нем самом»[70], то такая деятельность является и наиболее свойственной человеку, и наиболее замечательной в нем.
Во-вторых, это с очевидностью следует из того факта, что созерцание производится в первую очередь ради него самого, в то время как акт практического ума производится не ради него самого, а ради действия, причем действия, определенного к некоторой цели. Отсюда очевидно, что конечная цель не может состоять в относящейся к практическому уму деятельной жизни.
В-третьих, это опять-таки с очевидностью следует из того факта, что в созерцательной жизни человек имеет нечто общее с тем, что выше него, а именно с Богом и ангелами, которым он уподобляется в своем блаженстве. Что же касается деятельной жизни, то в ней другие животные имеют нечто общее с человеком, хотя и несовершенным образом.
