Затем был его первый… Невысокий нацгард в чёрном камуфляже и жёлтыми опознавательными повязками на руках. Он осторожно спускался по лестнице с импортной снайперкой наперевес. Они столкнулись нос к носу в зачищаемом Сашкиной интербригадой подъезде очередного маленького, умершего, но когда-то симпатичного южного индустриального городка. Одиночный выстрел из винтовки, грохнувший в его сторону. осколки битого кирпича вперемешку со старой штукатуркой, ударившие по каске и влетевшие за шиворот. Мимо! И длинная очередь в грудь, выбившая фонтан крови, расплескавшейся на обшарпанных стенах давно покинутого мёртвого дома. Накатившее смешанное чувство облегчения и тревоги, и долгий-долгий не проглатываемый комок горькой слюны в горле, и чувство выполненного долга, как это ни странно…
Время даёт многое, если успеешь взять. Автоматизм и умение стрелять сменяет необходимость думать. Стрелять и попадать, и никаких сомнений ни в чём. Просто так надо, и не я первый – не я и последний. Чувства и мысли отбросить, вырвать или закопать. Равно как и слёзы, воспоминания о тех, кого больше нет. Остаётся только мстить и жить только ради этого. Слёзы такие, что глаза сухие и только тугой ком в глотке, который не даёт ни вздохнуть, ни сказать ни слова. Так всё началось для него…
Неожиданно всё резко переменилось. Пропало то спокойствие, царившее вокруг, сменившись натянутым, словно гитарная струна, предчувствием опасности. В полумраке южной ночи терпкий запах высохших трав неожиданно вытеснила прогорклая вонь сгоревшей солярки. На невысоких дюнах замелькали многочисленные тени, которые, то появляясь, то исчезая в складках местности, стали быстро и бесшумно приближаться. Сашка, всё так же отрешённо глядя куда-то сквозь появившегося противника, бесшумно снял своё «весло» с предохранителя и распластался за толстым дубовым стволом. Расстегнув клапаны на кармашках с гранатами, он приготовился к бою. Последнему бою, если судить по количеству воинов Халифата, всё появлявшихся и появлявшихся от тёмных вод моря.
Они шли плотными рядами, не скрываясь, и казалось, что зашевелилась сама земля. «Чёрные» не захотели или не удосужились образовать правильные цепи, и на него пёрла, именно пёрла, толпа без конца и края. Сашка вскользь подумал, что их тонкая, выбеленная солнцем камуфляжная линия хоть и откована закалённой десятилетиями непрекращающейся войны сталью, но вряд ли выдержит такой напор. Но такие мысли не в первый раз посещали его голову, а возможностей умереть, за всю короткую и тяжёлую жизнь, у него уже было предостаточно. Разум паниковал, а тело делало привычную и отлаженную до автоматизма работу. Оценив, что позицию ему вряд ли дадут сменить, он аккуратно взял одну за другой две гранаты и, вырвав чеку поочерёдно у обеих, – стал во весь рост за мощным, как каменный редут, стволом дерева. Последнюю гранату он оставил себе. Попасть в плен к «этим» он не хотел и желал своему исчезнувшему другу подхорунжему Щербакову того же в подобной ситуации – только смерти. «Лимонки» приятно холодили ладони, а ребристый корпус, отлитый тут, на Острове, из «сухого» чугуна и начинённый двойной порцией тротила, давал уверенность в том, что враг, вторгшийся на его землю, умоется кровью. Самое главное, что билось в голове, – «Не умереть бессмысленно», как до него многие сотни тысяч его соотечественников, надеявшихся на то, что всё ещё как-то образуется и на пресловутое, хрестоматийное – моя хата с краю. Вот только эти, что с крайних хат, в большинстве своём поплатились первыми, за свою аморфность и бесхребетность. Для всех сторон в этой долгой войне, всех против всех, они были просто мясом и ресурсами, без права голоса, которого они и не имели по своей природе. Точнее, и не хотели оного иметь – слишком сложно, как это ни печально констатировать, для большинства населения заниматься тем, чтобы думать, а ещё труднее совместить этот процесс с осмысленными действиями. Для них всех было слишком поздно думать, созидать и просто жить – они стали смазкой и грязью на равнодушных колёсах войны, бесконечно движущихся уже несколько десятилетий в сторону Ада.
