Минуты текли убийственно медленно. На корабле не было никакой суеты — видимо, экипаж не ожидал скорого возвращения водолазов. Но сколько бы я ни убеждал себя сохранять спокойствие, взгляд мой не отрывался от часов, которые я каждые пять минут подносил к уху — убедиться, что они не стоят. Прошло четыре часа, было уже два, когда кто-то крикнул:
— Ракета! Капитан, ракета! Они всплыли!
— Полный вперед! — раздался голос капитана. — Лево на борт!
Я не мог уследить за маневром, но через десять минут Васев и Каменев уже поднимались по трапу. Еще через десять минут ветер донес до меня обрывки их оживленного разговора с капитаном. Оба досадовали, сердились, что не нашли корабль, который искали; капитан басом извинился, что скверные метеорологические условия помешали работе с секстантом, и жаловался, что для опытов выбрали самое неудачное время. Потом на корабле все снова затихло.
Я попытался устроиться поудобнее и задумался. Что мне делать? Ужасная ночь, проведенная под тонким одеялом, не принесла мне ничего, кроме разве что бесподобного насморка. Я не получил никаких доказательств. В борьбе за раскрытие тайны рукописи Клитарха я не продвинулся ни на шаг. Действительно, что я мог сделать? Я думал долго и в конце концов решился. До Бургаса еще часов двадцать пути. За это время нужно проникнуть в каюты Каменева и Васева и перерыть привезенные ими ящики. Я был настолько готов на все, что не поколебался бы заглянуть даже в их скафандры, если бы мне показалось, что разгадка кроется в них.
Да, я так и сделаю. Хороший специалист с одного взгляда может определить достоинства легководолазного костюма.
Я услышал за стенкой лодки подозрительный шум, и вот под брезент просунулась рука с зажатой в ней бутылкой.
— Что это? — невольно воскликнул я. И услышал, как кто-то усмехнулся.
— Коньяк «Плиска». Первоклассное средство для промерзших журналистов.
Быстрым движением я сорвал брезент и вскочил. Передо мной с бутылкой в руке стоял доктор Каменев и дружески мне улыбался. А весь судовой экипаж от капитана до промасленного механика окружил меня и неудержимо хохотал. Стоит ли добавлять, что я, говоря словами Лафонтена, чувствовал себя «посрамленным, как лисица, пойманная курицей».
И тут все прояснилось. Хоть мне казалось, что я действую ловко и хитро, экипаж заметил, как я проник на корабль, но с согласия Васева и Каменева решил подшутить надо мною и оставить меня мерзнуть в лодке всю ночь. Положение еще больше прояснилось через полчаса, когда я узнал, что капитан даже вписал меня в заверенный пограничниками путевой лист корабля.
