– Так вот, тем самым утром, что уже чудно, пролетели над огородом две сороки. «Что-то это да значит, – сказала я Джорджу Бриггсу. – Хотя что, – сказала я, – кто знает?» Так вот, приказывает мистер Фаррент подать ланч, такой, как всегда. Хозяин-то, бедняга, теперь больше ни крошки не съест. Ну как тут не всплакнуть? – Кухарка достала, главным образом ради сэра Джона, носовой платок с траурной каемкой и вытерла глаза. – Пусть и был негодный. Ну вот, пожалуйте! Для чего еще нужны господа, если не для того, чтобы делать то, чего мы, простые люди, себе позволить не можем?
Эта толика философии как будто дала значительную пищу для раздумий.
– Фаррент приказал подавать ланч, – напомнил ей сэр Джон после тактичной паузы и с содроганием проглотил крошечный кусочек консервированного ананаса.
Вспомнив не столько о нити повествования, сколько о своих обязанностях гостьи, кухарка соскребла с тарелки остатки взбитых сливок, протянула руку в кольцах за кексами и заметила:
– А, мистер Фаррент… Вот уж кто мне никогда не нравился. Говорит-то гладко да складно, но доверять ему? Нет! Зато какой нюх у него! Все про всех знает. Про всех леди, их имена, и откуда они. И это еще не все. «Его милость, – говорит мне Фаррент, – приехал душу из его светлости вынимать. Сами пойдите их послушайте», – говорит он мне. Поэтому я и пошла под лестницу, там есть дверь, ведущая с кухни. Котлеты только через полчаса надо было ставить, а овощи уже готовы и полотеничком накрыты. Боже ты мой! Слышали бы вы их! Нет, не слова, конечно, я не слышала. По крайней мере, – поправилась эта достойная женщина, поджав губы, – одно-два словечка слышала из уст его светлости, но мне очень не хотелось бы повторять их, даже под присягой, до чего я, опасаюсь, дойдет.
Сэр Джон кивнул.
– Следует опасаться. Да. – Он положил в рот кусочек консервированного абрикоса и мужественно проглотил его.
– Съешьте еще сливок, сэр, – предложила кухарка. – Сливки для здоровья полезны, я так всегда говорю.
С дурными предчувствиями и вздохом по поводу реакции своей талии на подобную ересь, сэр Джон принял ложку с горкой, которую кухарка положила ему на блюдце. Однако его улыбка и благодарности были отчеканены из чистейшего золота любезности. Кухарка просияла.
– Но о чем там говорилось вы не слышали? – уточнил сэр Джон.
Кухарка нахмурилась:
– Я не слышала? Я многое могла бы услышать, если бы захотела. Но истинные леди не выказывают желаний. Меня туда привели послушать ссору, и я ее услышала. И какие страшные слова его светлость говорил! – продолжила она, полагая, что единственно белый стих способен воздать должное теме бранных выражений его светлости. – «Чушь собачья» – он говорил. И «чертово лицемерие» – говорил. И «паточная книжонка» – говорил. И еще много всякого. Такая брань! Просто низко. Хоть он и был лордом, но сам себя поднял из грязи, мы все это знали. А что грязь делает, грязь и есть! Никакого воспитания. Вот до чего дошло. Но от архиепископа, – бедный, бедный старичок, – я ни словечка не слышала, только голос, а потом его светлость опрокинул свое кресло-вертушку. Я буйства не люблю, первый-то мой муженек от ярости утюгами бросался…
