– Уходи от меня! У тебя нет души, – гневно сказала кукла-юноша.
– Да что ты говоришь.
– Уходи!
Слова, сделанные из папье-маше, гулко отдавались в пустом городе.
– Вот как? Ты еще пожалеешь об этом! – она повернулась и пошла, независимо вихляясь.
На велосипедиста наплывало лицо куклы-юноши с влажно-упрямыми глазами и подрагивающими губами. Оно наплывало, росло и бледнело, пока не растворилось, пока не распалось, рассыпалось на отдельные снежинки. Снег был сухой и прохладный. Он струился, застилая все светящейся туманной пеленой. Предметы появлялись из него, неожиданно огромные, и мгновенно закрывали все поле зрения.
Велосипедист – ехал или плыл? – не по – над улицей.
Масштабы сместились. Огромные шары фонарей заботливо склонялись к самому его лицу, склонялись, словно головы близких, и мудро светились изнутри.
Жестяные круглые блины дорожных знаков предупреждали об опасностях на жизненном пути и глухо гудели на ветру.
Провода города казались толстенными канатами, снастями ночного корабля. Словно сквозь огромную, заиндевевшую лупу, просматривались части этого призрачного механизма.
Из тумана появилась бронзовая голова великана. Вслед за ней – бронзовые же могучие плечи и рука с книгой, указывающая направление дальнейшего движения. Голова была исполнена достоинства и пустая изнутри, она тоже гудела на ветру. Статуя мрачно посмотрела на велосипедиста и проводила его тяжелым невидящим взором.
Велосипедист задумчиво проехал вдоль шеренги больших портретов незнакомых людей, старательно проникаясь уважением к плохо нарисованным лицам. Но портреты смотрели холодно и осуждающе, и ни одно лицо не улыбнулось.
Сквозь туман катился по влажному асфальту голос того самого юноши и исчезал в серой мгле.
«Где ты, где ты?
Ты у меня здесь. Ты моя.
Я тебя придумал, тебя нет нигде, ты только здесь, в моем сердце. Ты моя.
Где бы я ни был, что бы со мной ни случилось, ты со мной. Я засыпаю с твоим именем, просыпаюсь от твоего взгляда.
Что бы я ни делал, ты говоришь мне: „да“. Или говоришь: „нет“. Я советуюсь только с тобой. Ты – моя правда, мой стержень».
Велосипедист ехал по проводу, растянутому над улицей. Странным и задумчивым было его молчаливое движение.
Он перебирался с провода на провод, залезая все выше и выше.
На серебристом ночном небе его силуэт был черным и четким. Он – то поднимался, то опускался. Безошибочные колеса его касались нехоженых металлических путей скалистых крыш и огромных кранов. Стрельчатые фермы подставляли ему свои узкие спины, и недобрая луна с испугом наблюдала за движением заколдованной фигурки.
