Тихон не потел и не плакал до пяти лет.
Мне даже на улице становится тяжело дышать. Я не могу представить, что с ним происходило всё это время. Где блуждала его душа, кто держал её в сетях – не пуская ни на небо, ни на землю. Он всё понимал, всё делал и был подарком для измученных капризами воспитателей: молчит, не плачет, не потеет. Тётушка, явившаяся со своими учениками с благотворительной помощью в детский дом, привела Тихона к нам.
– Я, как аист, принесла тебе дитя, – тётушка была совершенно уверена, что именно это мне и нужно, чтобы не сойти с ума от навязчивой идеи завести ребёнка. Изумлённая, я укачивала Тихона, посадив на колени. Все колыбельные песни вылетели у меня из головы. То, что я напевала, больше было похоже на причитание. И, уснув, мальчик заплакал.
Мне захотелось войти в избу и погладить по голове вымахавшего выше всей нашей родни парня, укрыть своей курткой, как закрывали в давние времена колыбельку пологом из материнской юбки. От света и мух, от невидимых лихоманок.
Можно долго спорить, способны ли вещи сохранять энергетику своего хозяина, но считалось правильным принимать новорождённого в отцовскую рубаху, а прятать под материнской юбкой, потому что они хранят главный признак живого человека – запах. В сказках Баба-яга узнавала гостей по русскому духу, да ещё и недовольно фукала при этом. Это вовсе не означало, что к ней не заходит украинец или немец. Это означало, что пришёл ЖИВОЙ. А запах живого, считали наши предки, так же противен мёртвым, как живому запах мертвечины.
Мы избавились от всех вещей, с которыми забрали Тихона. Они подходили ему по размеру, были добротными и чистыми – но мёртвыми. Я их боялась.
Стараясь не скрипеть досками, я на цыпочках двинулась внутрь дома и, открыв дверь, чуть не вскрикнула: за столом сидел кто-то лохматый и держал в руках отрезанную голову с пушистыми волосами.
– Ты что не спишь? – прошептала тётушка, повернувшись к двери.
Я бросила взгляд на диван. Тихон лежал в спальнике, и голова у него была на месте.
– А ты что делаешь? – зашептала я в ответ и протянула руку, чтобы ощупать то, что при свете луны показалось мне кудрявой головой. Это был клок шерсти.
– Куклу хотела сделать, – ответила тётушка. – Всё равно не спится.
Я тихонько села рядом. Я могла не верить в домовых, потому что никогда их не видела, но в силу тётушкиных кукол я не верить не могла. Первой, которую она принесла в наш дом, была беременная грудастая баба. Через восемь месяцев родилась Прасковья. Ещё до родов тётушка посадила меня мастерить семь кукол для колыбели. И хотя я никак не могла запомнить молитву, которую нужно при этом произносить, пеленашек при свечах я делала с большим удовольствием. Нужно было взять ткань, шесть раз скрутить её в трубочку и раскрутить. На седьмой раз, держа трубочку левой рукой, нужно правой рукой пеленать куклу, заматывать ниткой, наговаривая пожелания будущему ребёнку. Куклы лежали в кроватке. Тихон бережно перекладывал их, но не забирал и не разворачивал.
