Письма с мельницы | страница 36
— Ага, аббат Мартен! Не так ли?
— К вашим услугам, господин ангел.
— Значит, вы говорите, Кюкюньян…
Ангел открыл и начал перелистывать свой гроссбух, слюня палец, чтобы легче было листать…
— Кюкюньян, — сказал он и глубоко вздохнул. — Господин Мартен! У нас в чистилище нет никого из Кюкюньяна.
— Иисусе Христе! Дева Мария! Святой Иосиф! В чистилище нет никого из Кюкюньяна! Господи боже мой! Да где же они?
— Э, праведник божий, они в раю! Где же, черт возьми, им еще быть?
— Да я только что оттуда, из рая-то!
— Оттуда?.. Так в чем же дело?
— В чем дело? Их там нет!.. О пречистая матерь!..
— Что делать, господин кюре! Раз их нет ни в раю, ни в чистилище, больше им негде быть, как…
— Матерь божия! Иисусе, сыне Давидове! Ай-ай-ай! Да статочное ли это дело?.. Уж не солгал ли мне апостол Петр?.. Но ведь петух еще не пропел!..[19] Ах мы, несчастные! Как же мне идти в рай, раз моих кюкюньянцев там нет?
— Послушайте, бедный господин Мартен: раз вы во что бы то ни стало хотите сами во всем убедиться и собственными глазами посмотреть, в чем тут дело, вот вам тропинка, бегите по ней бегом, если только вы умеете бегать. Налево вам встретятся широкие ворота. Там вы все точно узнаете. Да поможет вам бог!
И ангел закрыл дверь.
То была длинная тропа, вся вымощенная раскаленными угольями. Я шатался, как пьяный, спотыкался на каждом шагу, весь взмок, из всех пор у меня выступил пот, в горле пересохло от жажды… Но благодаря сандалиям, которые одолжил мне добрый апостол Петр, я не спалил себе ног.
Когда я, ковыляя и спотыкаясь, дошел наконец до цели, я увидел по левую руку дверь… Нет, не дверь, а ворота, широкие ворота, распахнутые настежь, как пасть огромной печи. О чада, какая картина! Тут никто не осведомился, как меня зовут. Тут не было никаких списков. Туда, братие, народ валом валит в широко открытую дверь, как вы валите по воскресеньям в кабак.
Пот лил с меня градом, и все-таки я дрожал, меня знобило. Волосы стали дыбом. Я чувствовал запах паленого, горелого мяса, вроде того запаха, что распространяется у нас по Кюкюньяну, когда кузнец Элуа подпаливает во время ковки копыта старому ослу. Я задыхался в этом смрадном, раскаленном чаду. Я слышал ужасные крики, стоны, вопли и проклятия.
— Ну, чего стоишь? Ты что, входишь или не входишь? — сказал, пырнув меня вилами, рогатый бес.
— Я? Нет, не вхожу. Я праведник.
— Ты праведник?.. Ах ты, пес шелудивый! Так чего же ты сюда пришел?
— Я пришел… Ах, не расспрашивайте, я и так еле на ногах держусь… Я пришел… пришел издалека… с покорной просьбой ответить мне… нет ли… нет ли ненароком здесь кого-нибудь… кого-нибудь из Кюкюньяна.