Темноволосый, худощавый и несколько неряшливый с виду, он неторопливо повернулся, когда я постучал в дверь, и спросил, что мне надо. Я представился, и он проявил ко мне определенный интерес. Как-никак мой дядя первым стал изучать странные сны скульптора и возбудил его любопытство, хотя ни словом не обмолвился Уилкоксу о своих исследованиях. Я тоже умолчал о них, ограничившись тонкими намеками.
Вскоре я убедился в его полной искренности. Он без утайки рассказал мне о своих снах. Они вырывались из глубин подсознания и постоянно подпитывали его творчество. Он показал мне статую, по сути многократно увеличенный барельеф, и ее жуткие очертания заставили меня вздрогнуть от мрачного предчувствия. Уилкокс не упоминал, видел ли он ее образец наяву или только во сне, но его руки бессознательно вылепили контуры. Несомненно, он говорил в бреду об этой движущейся глыбе. Скульптор ничего не знал о тайном культе, его смутили дядины расспросы, но я уже в который раз подумал, что видения были навеяны ему какой-то книгой или картиной.
Он рассказывал о своих снах ярко и образно, как настоящий поэт, и я словно воочию увидел циклопический город из скользких зеленых камней (по странному выражению Уилкокса, вся его геометрия была неправильна) и услыхал полубезумный зов из-под земли: «Ктулху фтагн, Ктулху фтагн».
Эти слова были частью страшного заклинания о мертвом Ктулху, грезящем в каменном склепе в Р’лайх. Признаюсь честно, они растрогали меня, и я не смог скрыть волнения. Однако Уилкокс когда-то слышал культовое пение, а потом забыл о нем. Разве упомнишь все прочитанные книги и прежние видения? Впоследствии богатое воображение скульптора вытолкнуло эти образы на поверхность сознания, они явились ему во сне, и он воплотил их, создав барельеф и жуткую статую. Если это и был обман, то очень невинный. Просто Уилкокс легко возбуждался и ему не хватало выдержки. Мне никогда не нравились люди подобного типа, но я старался сохранять объективность и отдал должное его таланту. Мы расстались вполне дружески, и я пожелал ему успеха.
Все связанное с культом продолжало притягивать меня, как магнит. По временам я видел себя знаменитым ученым, выяснившим, как и когда он зародился. Я посетил Новый Орлеан, познакомился с Леграссом и другими участниками полицейского рейда, осмотрел страшную статуэтку и даже расспросил уцелевших пленников-метисов. Никаких дополнительных подробностей я не узнал, но рассказы очевидцев вновь воодушевили меня. Я чувствовал, что близок к разгадке реально существовавшей, потаенной и очень древней религии, и это открытие сделает меня известным антропологом. Но я считал и сейчас считаю себя материалистом и отрицал совпадения снов как чистую выдумку. Сообщения в газетах, которыми так дорожил профессор Энджелл, тоже не внушали мне доверия.
