Клерк поставил перед Араньей небольшую корзинку. В ней было пятьдесят шесть листков бумаги с названиями государств — членов ООН. Аранья протянул руку и медленно вынул из корзинки первый листок. Он развернул его и посмотрел на сидевших перед ним делегатов.
— Гватемала! — провозгласил он.
В зале воцарилась мёртвая тишина. Затихли даже журналисты в ложах для прессы. Казалось, что триста делегатов, зрители, репортёры — все застыли в благоговейном страхе перед суровым и ответственным решением, которое сейчас будет принято.
Глава делегации Гватемалы встал. И в этот момент с галереи для гостей неожиданно прозвучал голос, выкрикнувший слова молитвы народа Израиля — древние, как мир и как страдание человеческое:
— ана ад ҳошия! (Спаси нас, Господи!)
2. Наконец-то мы — свободный народ!
За тысячи километров от здания бывшего катка в Флашинг-Медоу, где горстка людей собиралась решить участь далёкой страны, святой город Иерусалим — сердце этой страны — безучастно ждал очередного поворота в своей судьбе. Когда-то кровь жертвенных животных обагряла здесь алтари еврейского Храма; позднее здесь же, на Голгофе, кровь капала с креста, на котором был распят Иисус Христос; потом город то и дело захватывали орды завоевателей, и кровь жителей, смешиваясь с кровью захватчиков, струилась по древним каменным мостовым узких извилистых улочек. А ведь название этого города — по-древнееврейски звучавшее «Ерушалаим» — означает «город мира», и первые жители Иерусалима строили свои дома на склонах Масличной горы под сенью оливковых ветвей, у всех народов издревле считающихся символом мира. Нескончаемая череда пророков провозглашала здесь мир Господень, и еврейский царь Давид, сделавший Иерусалим своей столицей, освятил его словами: «Просите мира Иерусалиму!» Камни Иерусалима были священны для приверженцев трёх великих религий — иудаизма, христианства, ислама, а древние стены хранили память о чудовищных преступлениях, совершённых во имя этих религий. Царь Давид и египетские фараоны, Сеннахериб и Навуходоносор, Птолемей и Ирод, Тит и крестоносцы герцога Готфрида Бульонского, Тамерлан и сарацины Саладина — все они сражались, жгли и убивали в этих стенах.
В глубокой синеве ноябрьского вечера Иерусалим казался спокойным и мирным городом, но видимость эта была обманчива.
Город окружало кольцо далёких огней, подобных спутникам на его орбите: к северу — огни Рамаллы, к востоку, у Мёртвого моря — огни Иерихона, к югу — огни Вифлеема. Ближе к городу перемигивались, подобно ночным маякам, огни на холмах, охранявших подступы к Иерусалиму. Ярче других сверкали огни Кастеля, вздымавшегося над дорогой, ведущей от Иерусалима к морю, — по этой асфальтовой ленте, длиною всего в несколько десятков километров, город снабжался всем необходимым, от неё зависело само существование ста тысяч иерусалимских евреев. И почти все огни вдоль дороги были огнями арабских деревень.
