— Какое красивое платье!
Она ответила смущенной улыбкой.
Тогда я сказал:
— Раз уж мы на машине, поедем, пожалуй, на станцию. Там продают более свежий хлеб.
Мы остановились на обочине асфальтированного круга, где обычно разворачивается автобус лукинского Дома творчества. У переезда с той и с другой сторон выстроились машины. Их почему-то не пропускали, хотя вот уже минут пять никаких поездов не было.
— Я пойду с тобой, — сказала Марина.
Мы шли по привокзальной площади, взявшись за руки. Две толстухи с ополовиненными мешками семечек плевались шелухой, разлетавшейся по ветру, и, подталкивая друг друга, кивали в нашу сторону. Старичок железнодорожник оглянулся, и я долго чувствовал спиной его любопытный, пристальный взгляд. Яркое платье сестры и мой городской вид делали нас привлекательными для привокзальной публики.
Мы перешли через пути, в маленькой хлебной лавочке, примостившейся у обочины шоссе, купили три горячих, благоухающих хлеба и, довольные столь успешным исходом вылазки, отправились в обратный путь.
Машина успела нагреться на солнце. От нее пахло бензином и теплой резиной, а внутри было душно. Я открыл оба окна и спросил:
— Тебя не продует, когда мы поедем?
Она не ответила.
Тогда я предложил ей отщипнуть кусок от буханки, но она отказалась, и в ее отказе почудилось мне что-то странное, тем более, что, когда мы были в булочной, она с таким нескрываемым вожделением вдыхала духовитый пшеничный запах, что во рту становилось сладко.
— Тебе не напекло голову?
Она лениво покачала головой и отвернулась к окну.
— Если не возражаешь, давай остановимся у почты. Мне надо позвонить. Подождешь меня?
Она покорно вылезла из машины и, пока мы шли к маленькому неказистому домику с рекламой сберкассы на фасаде, не проронила ни слова.
«Денег накопил — машину купил». Мужчина со стертым лицом жулика протягивал небу сберегательную книжку, как бы призывая его в свидетели защиты, которая попытается доказать, что машина куплена на трудовые доходы.
Я попросил соединить меня с Москвой и наблюдал, как телефонистка ковырялась с бесчисленными штырьками, то выдергивая их, то вставляя в гнезда.
— Симпатичная у вас дочка, — сказала телефонистка. — Москва? Москва говорит! Идите во вторую кабину. Москва? Говорите.
На том конце провода кричали:
— Алло! Плохо слышно. Валя, выключи мотор! Теперь хорошо. Андрей Александрович?
— Добрый день, — сказал я, не узнавая своего почему-то вдруг охрипшего голоса. — Как прошел опыт?
