Чувство это было столь непреодолимым, что, хотя он и делал над собой усилие, чтобы улыбнуться Бернару, улыбка у него получалась весьма кислая.
А в тот день она получилась у него еще более кислой, чем обычно. Была в ней сдерживаемая нетерпеливая радость — радость Калибана при первых раскатах грома, предвещающих бурю.
Бернар не обратил никакого внимания на эту улыбку. У него в душе, напротив, все пело, радуясь молодости, жизни, любви.
Он с удивлением и даже с некоторым беспокойством обвел глазами комнату:
— Странно, мне показалось, что я слышал голос Франсуа… Разве его здесь не было только что?
— Он здесь и вправду был, да только ему надоело вас ждать, вот он и ушел.
— Ну ладно, встретимся на условленном месте.
И Бернар подошел к камину, снял свое ружье, продул стволы, проверяя их чистоту, открыл запальные устройства, засыпал порох и достал из охотничьей сумки два войлочных пыжа.
— Вы что, всегда пользуетесь такими пыжами? — спросил Матьё.
— Да, я считаю, что они равномернее прижимают порох… А куда же я дел свой нож? (Бернар поискал во всех карманах, но ничего не нашел.)
— Если хотите мой — возьмите, — предложил Матьё.
— Да, давай.
Бернар взял нож, нацарапал на двух пулях по крестику и положил их себе в карман.
— Что это вы делаете, господин Бернар? — поинтересовался Матьё.
— Помечаю свои пули, чтобы отличить их, в случае если выйдет спор. Когда двое стреляют в одного кабана, интересно бывает узнать, кто его убил.
И Бернар направился к двери.
Матьё проводил его своими косящими глазами, и взгляд его горел невероятной злобой.
Когда молодой человек был уже у самого порога, Матьё вдруг окликнул его:
— Погодите-ка, господин Бернар. Одно только словечко. Поскольку кабана выследил Франсуа, этот ваш любимчик, ваш фаворит, ваша собачонка, вы знаете, что все равно вернетесь не с пустыми руками… Да к тому же в такое утро, как сегодня, у собак плохое чутье.
— Ну хорошо, что ты хочешь сказать? Говори.
— Что я хочу сказать?
— Да.
— Верно ли, что сегодня приезжает это чудо из чудес?
— О ком это ты? — спросил Бернар, нахмурив брови.
— Да о Катрин же!
Едва Матьё произнес это имя, Бернар дал ему звонкую пощечину.
Матьё отступил на два шага, причем выражение его лица нисколько не изменилось. Однако, поднеся руку к щеке, он спросил:
— Что это сегодня с вами, господин Бернар?
— Ничего, просто хочу научить тебя произносить отныне это имя с таким же уважением, какое к нему питают все, и в первую очередь я.
— О, вы еще пожалеете, что дали мне пощечину, когда узнаете, что в этой бумаге, — сказал Матьё, по-прежнему держась одной рукой за щеку, а другой роясь тем временем в карманах.
