«Деньги для Марии», место которой в творчестве Распутина позже чётко обозначит С.Семёнова:
«Жизнь, вводимая Распутиным в его повести, всегда берётся в момент прорыва своего естественного, инерционного течения, когда вдруг с неизбежностью нависает большая беда, грядёт катастрофа, смерть. Такие ситуации в XX веке получили название «пограничных», но искусство всегда знало цену их возможностям: снять с мира и человека успокоительные, привычные, а то и обманные маски, отделить плевелы от пшеницы… Более того, в творчестве сибирского прозаика мы встречаемся со случаем всё большего обострения и расширения от повести к повести такого крайнего положения… «Деньги для Марии» открывают этот возрастающий в интенсивности ряд: здесь героиня (а с ней её дети и муж) – перед угрозой, хотя и не смерти, но умаления жизни, конкретно речь идёт о возможности суда и тюрьмы» [33, с.442].
Мы видим Марию, растерявшуюся и сникшую в своей беде, но сильную и цельную натуру. Марию, принёсшую себя в жертву общественным интересам.
Мария не виновата. Не только потому, что денег она не брала и что неопытна в торговом деле, но и потому в первую очередь, что случившееся произошло не просто с позволения, но и, если разобраться, по вине всей деревни. Ведь все же знали, что «магазин был как проклятый – уже сколько народу пострадало из-за него!» – и сразу после войны, когда продавщице Марусе «дали пять лет, ребятишек ее отправили в детдом», и молоденькая Роза, получившая три года… Знали, но просили Марию стать за прилавок, потому что измаялись; после Розы никто не хотел «план на тюрьму выполнять», магазин был закрыт, и «даже за солью, за спичками приходилось ехать за двадцать верст в Александровское», теряя день, а то и два. Просили, зная, что Мария совестлива – не откажет. И она не отказала, более того, сделала магазинчик своего рода бытово-событийным центром деревни – и «бабы собирались даже тогда, когда им ничего не надо было покупать», и «мужики зимой перед работой заходили сюда курить…»
Какой ты, человек? – спрашивает Распутин. – И что с тобою сталось, если сильные, здоровые, не бедствующие, не голодные не хотите все вместе помочь одному страдающему? Почему обкрадываете себя, лишая возможности еще раз убедиться в том, насколько вы сильны вместе, когда беда перед вашим единством отступит? И кто знает, от чего больше страдает Мария – от конкретной ли, имеющей цифровое обозначение недостачи, или же от того, что отравило ее душу: от впервые почувствованного неверия в людей, в добро, в ответную элементарную совестливость? Одно дело, когда она, только узнав о подсчетах ревизора, «плакала, жалея и проклиная себя, и, плача, хотела себе смерти», – это была естественная реакция, вызванная потрясением, естественный эмоциональный срыв, когда надо сбросить опасное напряжение. И совсем иное – когда она направилась за помощью к давней подруге Клаве, но вместо помощи услышала лишь оплакивания, как будто ее, Марии, уж и нет, как будто судьба ее решена и осталось только смириться с этим нелепым решением; когда Надя Воронцова, вместо которой Мария и пошла-то в этот магазин, стала, не выказав даже сочувствия, ругать ее… Именно после этого «больше она не верила, что у Кузьмы что-нибудь выйдет с деньгами». В первой повести Распутина обрисована ситуация, которая приобретёт особо сильное звучание в следующей повести: подвергается испытанию не главная героиня, «обыкновенная» женщина, а испытываются, проверяются Марией окружающие её люди, как потом в повести «Последний срок» Анной будут испытываться, проверяться все её дети и внуки. Каково истинное лицо окружающих в том свете, который излучает гериня-праведница? – вот главная тема Распутина, лейтмотив всех четырёх его знаменитых повестей.
