] представлены соотношения индивидуального и коллективного бессознательных как соответственно малое и большое зеркала, отражающиеся друг в друге. Теперь нам предстоит эту модель скорректировать. Мы можем сказать, что это две зеркальные поверхности ленты Мёбиуса, движущиеся в противоположных направлениях. Когда они на мгновенье встречаются, происходит рождение нового смысла. Как это можно себе наглядно представить? Положим, я еду в поезде из Москвы в Петербург. И одновременно моя жена едет в поезде из Петербурга в Москву. В какой-то момент поезда на мгновенье встретились и тут же разъехались в противоположные стороны. Еще один пример. Мой отец жил одно время в Башкирии, в Стерлитамаке, а я в подмосковном городке Коломна. Однажды я получил от него телеграмму, где он предлагал мне ждать в определенное время на платформе вокзала, как он проедет в поезде, который даже не остановится. Мы действительно встретились глазами на одно мгновенье, и поезд умчало к Москве. Теперь давайте еще раз вспомним новеллу Акутагавы «В чаще», где самурай был убит то ли разбойником, то ли собственной женой, то ли совершил самоубийство. Этот рассказ замечателен тем, что он ориентирован на смысл, а не на денотат. События этого рассказа подобны поезду, парадоксальным образом мчащемуся одновременно в противоположных направлениях или гумилевскому «Заблудившемуся трамваю». Каждый раз смерть самурая причиняется кем-то другим. Можно мысленно продолжить этот рассказ, где самурай будет убивать разбойника или разбойник жену самурая, или они все вместе совершат коллективное самоубийство. Это, конечно, reductio ad absurdum. Но оно показательно в том плане, что смысл всегда катастрофичен. Не слишком ли это радикальное утверждение? Могут ведь быть позитивные смыслы. Например, рождение ребенка. Но это не смысл, это просто дискретное радостное событие. Смысл континуален. Вспомним, например, тот сон Раскольникова, в котором он пытается и не может убить старуху:
Он постоял над ней: «боится!» – подумал он, тихонько высвободил из петли топор и ударил старуху по темени, раз и другой. Но странно: она даже и не шевельнулась от ударов, точно деревянная. Он испугался, нагнулся ближе и стал ее разглядывать; но и она еще ниже нагнула голову. Он пригнулся тогда совсем к полу и заглянул ей снизу в лицо, заглянул и помертвел: старушонка сидела и смеялась, – так и заливалась тихим, неслышным смехом, из всех сил крепясь, чтоб он ее не услышал. Вдруг ему показалось, что дверь из спальни чуть-чуть приотворилась, и что там тоже как будто засмеялись и шепчутся. Бешенство одолело его: изо всей силы начал он бить старуху по голове, но с каждым ударом топора смех и шепот из спальни раздавались все слышнее и слышнее, а старушонка так вся и колыхалась от хохота. Он бросился бежать, но вся прихожая уже полна людей, двери на лестнице отворены настежь, и на площадке, на лестнице и туда вниз – все люди, голова с головой, все смотрят – но все притаились и ждут, молчат!.. Сердце его стеснилось, ноги не движутся, приросли… Он хотел вскрикнуть и – проснулся.
