Я зарастаю памятью,
Как лесом зарастает пустошь.
И птицы-память по утрам поют,
И ветер-память по ночам гудит,
Деревья-память целый день лепечут.
И там, в пернатой памяти моей,
Все сказки начинаются с «однажды».
И в этом однократность бытия
И однократность утоленья жажды.
Но в памяти такая скрыта мощь,
Что возвращает образы и множит…
Шумит, не умолкая, память-дождь,
И память-снег летит и пасть не может.
Самойлов по своим поэтическим установкам вообще очень близок новой модели реальности. В его поэзии время-пространство также основано на взаимных переходах и превращениях:
Давай поедем в город,
Где мы с тобой бывали.
Года, как чемоданы,
Оставим на вокзале.
То осень птицы легче
Опустится на плечи
Осиновым листом…
Но это все потом.
И графика пейзажей,
Изображенных сажей
На воздухе пустом…
Но это все потом.
А что было вначале?
Какие-то печали,
Вошедшие в мой дом…
Нет! Это все потом!
Не будем забывать при этом, что фундаментальным свойством новой модели реальности является ее нарративность. В свете сказанного о пространстве, что можно добавить об особенностях наррации в новой модели реальности? Это, во-первых, наррация всего обо всем, и во-вторых, наррация одновременно является теми событиями, о которых она повествует. Обобщая сказанное о пространстве в новой модели реальности, можно заметить, что новая модель реальности напоминает, прежде всего, квантовый мир. Когда философы-физики научатся объяснять обыденный мир улиц, столов, концертных залов, любовных актов, книг, жареной картошки, «Логико-философского трактата» и т. п. на языке новейших достижений квантовой механики, то это и будет новая модель реальности.
Как же все-таки выглядит реальность в рамках ее новой модели? Есть ли там улицы, города, стулья, книги, великие писатели, мобильные телефоны и т. д.? Все это там есть, и ничего этого там нет. Повторюсь: элементами новой модели реальности являются не объекты, а процессы перехода, превращения, проникновения и отождествления. Например, элементом новой модели реальности является процесс превращения великого писателя в стул, на котором он сидел. Что это значит? На языке обыденной онтологии это не просто абсурд, а какая-то чушь собачья: писатель превратился в стул! А что если это стул, на котором сидел и писал свои романы Достоевский? Тогда можно сказать, что процессом превращения поэта в диван, на котором он лежал и писал свои стихи, будут стихи, написанные им, лежащим на этом диване. Вовсе нет. В новой модели реальности нет места таким аналогиям. Может быть, вмятина на подушке, на которой лежал поэт, когда писал свои стихи, расскажет больше, чем его стихи. Вздор! Как может рассказать что-то вмятина на подушке? В романе Ю. Тынянова «Смерть вазирмухтара» есть место, когда Чаадаев показывает Грибоедову место на стене, где сидел Пушкин и прикасался к нему головой. Напомним также финал следующего стихотворения Н. Матвеевой:
