Да, это были его соотечественники, это были немцы. Фатерланд шествовал за ним по пятам. И Эгон не мог не сознавать, что и он сам является одним из тех, кого этот фатерлянд послал прокладывать дорогу через Судеты. Лишь тогда, когда удавалось с головою уйти в работу, Эгон забывал, для кого и ради чего он ее выполняет.
И все-таки здесь было лучше, чем дома. Хотя бы потому, что не чувствовалось на каждом шагу почти неприкрытой слежки. Здесь можно было надеяться, что хоть кто-нибудь говорит с тобою не для того, чтобы выведать твои мысли и донести в гестапо.
Эгон потянулся, намереваясь встать, но поблизости хрустнули ветви под чьими-то шагами. Он снова опустился в траву. Ему не хотелось ни с кем встречаться. Шаги приблизились и замерли рядом. Эгон еще некоторое время полежал тихо, потом осторожно выглянул из-за кустов и увидел Рудольфа Цихауэра, рисовальщика из его собственного конструкторского бюро. Он знал, что Цихауэр - немец и антифашист, - не то такой же полубеглец, как он сам, не то попросту эмигрант. Во всяком случае - человек, с которым можно было поговорить, не боясь доноса.
Эгон молча следил за тем, как Цихауэр раскинул на коленях альбом и взялся за карандаш.
- Пейзаж кажется вам привлекательным? - спросил Эгон.
- Вероятно, на свете есть более красивые места, но мне хочется зарисовать это на память.
- Вы намерены уехать?
- Едва ли наши дорогие соотечественники будут интересоваться моим желанием, когда придут сюда.
- Вы уверены, что это случится?
- Так же, как в том, что они с удовольствием отправили бы меня обратно в Германию... Но мне-то этого не хочется!
За минуту до того Эгон думал о своем отечестве ничуть не более нежно, но ему было неприятно слышать это из уст другого. В душе поднималось чувство протеста, смешанное с чем-то, похожим на стыд.
- Можно подумать, что вы не немец, - с оттенком обиды проговорил он.
- А разве вы сами, доктор, не бежали сюда?
- Это совсем другое дело.
- А мне сдавалось, что и вас тошнило от Третьего рейха.
Эгон пожал плечами. Он не знал, что ответить. В душе он был согласен с художником, но повторить это вслух!
Цихауэр принялся точить карандаш. Бережно снимая тоненькие стружечки, насмешливо цедил:
- Вам не нравится, что, ложась спать, вы не боитесь быть разбуженным кулаком гестаповца, вам скучно без концлагерей? - И он протянул руку, указывая на мирную панораму завода. - Будет, милый доктор, все будет. И очень скоро!
- Этому я не верю! - живо возразил Эгон, поднимаясь с трапы. Волнение не позволяло ему больше оставаться неподвижным. - Объясните мне: почему я должен бороться здесь против всего немецкого? Я этого не понимаю.
