Группу распределили по двум бурдеям по соседству с помещением охраны. В полдень начался допрос. Мажор Акимов первым вызвал в канцелярию комендатуры капитана Канабиевского.
Канабиевский, широкоплечий, с крупным лицом и волосами цвета спелого желудя, бросил взгляд в сторону стола, за которым сидели трое. Среди них выделялся старший мажор Жоржеску, малорослый толстяк с синевой на щеках после бритья. Г лаза его, заплывшие жиром, смотрели сурово, пренебрежительно. Рядом с ним находился власовец Приваленков, с нагловатым обрюзглым лицом, на котором нелепо торчал крупный, мясистый, в мелких багрово–синих прожилках рыхлый нос. Тут же за столом пристроился писарь Валейко, которого все пленные звали Валяй–ка. Высокий, худой, желчный, он безразлично взглянул на Канабиевского и стал раскладывать на столе канцелярские принадлежности.
К пленному подошел Приваленков с бумажкой в руке.
— Эта сводка Совинформбюро найдена у тебя под постелью. — Канабиевский взглянул на листок и сразу узнал: радиосводку он переписывал у Володаренко. — Мы нашли и радиоприемник.
Валейко прищурил глаза и, втянув голову в костлявые плечи, поднялся из–за стола:
— Ты должен сказать, кто, кроме тебя, входит в состав подпольного комитета.
— Говори! — Приваленко размахнулся и с силой удач рил пленного по лицу.
Канабиевский слегка качнулся, но не сдвинулся с места.
— Говори! Или ты отсюда живым не выйдешь.
— Гады! — вырвалось у Канабиевского. Он отступил к стене, лицо побледнело. — А ну, подходите, мерзкие твари!
— Гарда! — неожиданно вскрикнул Жоржеску, вскочив со стула. В руке блеснул пистолет. Дверь распахнулась, и в комнату ворвались два сантинела.
— Связать! — -приказал Жоржеску.
Все трое бросились к Канабиевскому, но тут же толстая туша Акимова с распростертыми руками, отлетела назад, тяжело ударившись о противоположную стену. Сантинелы, пытаясь свалить пленного, крепко вцепились в него руками. Приваленко, словно хищный зверь, повис у него на шее. Валейко выбрал момент и каблуком сапога ударил Канабиевского в живот.
Вырвавшийся из свалки Приваленков с остервенением принялся избивать поверженного на пол узника.
— Скажешь, скажешь, все скажешь! — шипел он, нанося удары.
Канабиевский, когда на него вылили ведро воды, очнулся. Перед ним на стуле сидел улыбающийся поп Евгений. Заметив открывшийся глаз избитого, он мягко произнес по–русски:
