«Ну и ну, — подумал я. — Вот так, не чувствуя смерти, можно умереть».
— Где остальные, — обратился я к санитарам, — вывели ли их из леса?
— Все в порядке, товарищ комиссар… Раненых отправили в медсанбат, — последовал успокаивающий ответ.
Вскоре машина доставила меня в медсанбат. Сразу же попал в «разделочную», как у нас говорили раненые.
Мне почему–то не хотелось расставаться с ватным бушлатом, срезанным с плеч.
Пожилая, с приятным лицом санитарка смотрела на меня и качала головой:
— Не печальтесь — получите новый. Главное, что вы живы остались, а мы вас подлечим.
За соседним столом над обнаженным маленьким человечком старательно трудилась целая группа врачей. Мне показалось, что это был подросток, лица его я не видел. Был лишь виден рассеченный бок и как в него то и дело ныряли медицинские инструменты. Больной молчал.
— Кто это? — спросил я медсестру.
— Онилова Нина, пулеметчица…
Только теперь я заметил на ее плечах темные короткие косички. Вспомнились слова, сказанные еще вчера утром: «Я бы сейчас у печки погрелась!»
Когда меня с коляски перенесли на кровать, я поинтересовался, есть ли в палате, кроме Ониловой, мои однополчане. Оказалось, в противоположном углу лежал Субботин с ранением в шею.
Он сообщил:
— Знаешь, Онилова в тяжелом состоянии: раздроблены почки… Выдержит ли?
— А Катя Коваль где? Что с ней? — спросил я.
Петр Михайлович вздохнул.
— Когда отходили, была жива…
Прошла неделя моего пребывания в медсанбате. Я освоился с новым своим положением, перезнакомился с соседями по палате. Новости с фронта поступали редко, я с нетерпением читал газеты — это было моим единственным, занятием. Однажды из полка почтальон принес письма. Из них выяснилось, что дома о моем ранении еще ничего не знали. Одно письмо–треугольник, но не от моих домашних, встревожило меня не менее, чем события на передовой. Письмо было от десятилетней дочки Беды. Она писала: «Дядя комиссар Рындин! Мой папа с вами выехал на фронт, но он почему–то долго на мои письма не отвечает…»
Меня охватило удушье, глаза заволокло слезой, строчки прыгали и расплывались. «Бабушка совсем старенькая, — продолжал я читать детские каракули, — я осталась одна… Дядя комиссар, напишите мне, скоро ли приедет мой папа?»
7 марта по палатам медсанбата пронесся слух: «Командующий армией товарищ Петров в штольне…» В нашей офицерской палате в воздухе плавал табачный дым. Шутили: генерал пройдет и никого не заметит. Но было не до шуток: медперсонал бегал по палатам как угорелый, заправлялись кровати, собирались бумажки, везде наводился порядок.
