Но что это? Лязг гусениц все усиливается. Танки в пределах города, а выстрелов, боя со взрывом гранат и призывными криками не слышно.
— Что за чертовщина? Сдается, что наша оборона отходит, — заволновался командир отряда.
На лицах Канабиевского, Берковича, Бучека тревога и смятение. Беркович срывается с места:
— Я побегу, узнаю, в чем дело?
А танки в городе. И вдруг дребезжащий гул моторов утихает, доносится неясный шум голосов.
— Вроде рукопашный, товарищи, — отзывается Канабиевский.
Но в этот момент, запыхавшись, вбегает один из связных штаба, кричит на ходу:
— Танки! Наши танки!
— Как — наши?
— Советские, офицеры в погонах, ордена! — радостно улыбается возбужденный связной.
— Может быть, это переодетые немцы или власовцы? — усомнился Хазанович.
Следом прибежал Беркович:
— Что же вы ждете? Вас просит командование! — выпалил он единым духом. — Скорее идите! Там такое…
Через несколько минут мы с Хазановичем были уже на площади города. Танки густо облепила толпа наших людей и горожан. Молодые танкисты по–братски целовали военнопленных, угощали папиросами, слышались радостные и возбужденные выкрики.
Как только мы с полковником приблизились, от группы офицеров, стоявших у передних машин, отделился старший лейтенант и бросился к нам навстречу. Остановившись, вскинул руку к козырьку и громко отчеканил:
— Товарищ майор, разрешите доложить! Старший лейтенант Сироткин задание подпольного комитета выполнил.
С крайним изумлением мы узнали в офицере с полевыми погонами Федора Сироткина, весной прошлого года отправленного из Тимишоары с поручением на Родину.
— По приказанию командующего фронтом для оказания помощи отряду военнопленных привел танковую часть, — докладывал далее Сироткин.
Он радовался нашей встрече как ребенок. Знакомя нас с офицерами–танкистами, на чумазых лицах которых застыло выражение радости и недоумения, говорил:
— Командир танковой части подполковник Цулукидзе.
Еще молодой подполковник с десятком орденов и медалей на груди крепко пожал нам руки:
— Поздравляю, товарищи, с победой! Вы, оказывается, сами справились с гитлеровским гарнизоном, значит, помогли всей нашей армии.
Вечером Сироткин рассказывал подробности своего «путешествия» после побега из Тимишоары.
— На тридцатые сутки, — говорил он, — мы пытались перейти реку, но куда ни кинемся — патруль. Что делать? А тут уже и сил нет. И тогда решили: будь что будет — рискнули на поезде реку переехать. На станции стоял эшелон с танками. Как только стемнело, залезли на одну из средних платформ и под танк… Лежим час, другой, а эшелон стоит и стоит. «Вот, — думаю, — суки, задерживают наш маршрут… Уснуть, что ли? Холодно, ночь туманная, кругом железо». Но деваться некуда, так и уснул. Проснулся, когда солнце локоть припекло. Вижу, кто–то лезет на платформу, показались погоны ефрейтора. Влез, начал осматривать танк со всех сторон. Наверно, машина была его. И как двинет ботинком по моим голым пяткам, да как заорет, поднялся настоящий аврал.»
