У каждого своё детство | страница 18
Однако я отвлекся. Очутившись у бабы Клавы, я вновь увидел, накрытый для гостей стол. Помнится, на таком, быть может, ежесубботнем столе всегда были «Любительская» плюс «Ливерная» колбасы, сыр, так выражусь, в не крупную дырочку, – «Голландский» или «Российский», как я теперь догадываюсь (зная хорошо наполнение витрин продуктовых магазинов более поздних лет (например, 70-ых), я, в связи с этим, строю такую свою, думаю, полностью правильную догадку), далее – шпроты, какая-нибудь еще консервная банка рыбы, но в томатном соусе да одна-две, естественно, стеклянные бутылки полулитровой емкости (пластиковых тогда в помине не было) – лимонада-крюшона-ситро. Так сказать, разделяя труд с хозяевами, спиртное, как правило, водку (ее тогда часто называли «белое») и непременно вино или портвейн (их, независимо от цвета, называли «красное»), приносили гости.
Вряд ли стоит критиковать нездоровый вид отдыха этих моих взрослых близких родственников /ниже увидим – еще какой нездоровый!/: низкая, недостаточная образованность последних – была этому причиной. Например, баба Клава имела одно только начальное образование; о своем деде – в этом смысле – точно сказать не могу: он, по его словам, имел незаконченно-высшее образование, а вместе с тем всю свою трудовую жизнь проработал на заводе токарем…
Итак, мои дед и бабушка ждали гостей. Я, конечно, гостем в этом, как говорится, доме не считался: я был свой. Поэтому, поговорив со мной совсем немного, совсем коротко, семейство продолжило свои занятия. Баба Клава, не полностью закрыв за собой дверь комнаты, вышла на кухню /описание этой, также коммунальной, квартиры будет ниже/, дед, закрепив на спинке железной кровати широкий кожаный ремень, – для затачивания на нем своей «опасной» бритвы, – стал готовиться к бритью, Юрий /я его никогда не называл дядей, поскольку разница в возрасте между нами была всего 10 лет /вернулся к своему чтению: он, когда мы с мамой пришли, с увлечением читал какую-то книгу.
Не в первый раз видя, как дед бреется или же готовится бриться, я все-таки опять стал наблюдать за этим делом. Наблюдал я всегда с расстояния, инстинктивно страшась этой его длинной – я догадывался – острой-преострой бритвы. И при этом, помнится, у меня всегда рождалась мысль: как это дед не боится так безбоязненно, смело орудовать этой страшной штуковиной?..
Привычно наточив бритву таким способом и намылив щетину лица мылом, дед стал бриться. В бритье деда, глядючи со стороны, были и смешные моменты, – когда он брил на щеках и под носом. В первом случае, он, для выпуклости щек (дед был худощав), надавливал языком изнутри – по необходимости – то на одну, то на другую щеки; во втором – он, для удобства бритья в этом месте, а также и соблюдая, так сказать, технику безопасности бритья «опасной» бритвой, брал себя двумя пальцами левой руки за кончик носа и, на нужную высоту, поднимал его кверху.