Падение Иерусалима | страница 39



Когда она подросла, у неё появился ещё четвёртый наставник: художник и ваятель. Он учил Мириам лепить животных и даже людей из иерихонской глины, ваять их из мрамора и пользоваться красками. Этот всесторонне одарённый человек умел также петь и играть на музыкальных инструментах; в часы досуга он обучал Мириам и музыке. Таким образом, она выросла широко образованной девушкой, знакомой со многим, о чём её сверстницы в те времена даже не слыхали. Сделала она кое-какие успехи и в изучении христианской религии, хотя ессеи ограничивались здесь лишь тем, что совпадало с их собственным вероучением. Кое-что объяснила ей Нехушта; несколько раз в эти края забредали путешественники или проповедники-христиане; они обращались к ессеям и другим евреям, там жившим, со своими проповедями. А когда узнавали, кто она такая, то ревностно старались разъяснить ей основы христианства. Был среди них и старик, слушавший проповеди самого Иисуса Христа и присутствовавший при Его распятии; девушка с величайшим вниманием выслушала его рассказы и запомнила их на всю жизнь.

Но, пожалуй, полезнее всего для её образования было то, что она жила среди самой Природы. В одной-двух милях простиралось Мёртвое море, и по его унылым, безжизненным берегам, куда прибивались белые стволы деревьев, принесённые Иорданом, она часто прогуливалась. Днём и ночью перед ней маячили Моавитские горы, позади неё громоздились фантастические, таинственные барханы пустыни, тянущейся вплоть до других гор, и те серые, иссушенные зноем края, что простираются между Иерихоном и Иерусалимом.

Рукой подать было и до широкого мутного Иордана, плодородные берега которого наряжались весной восхитительной зеленью и куда слетались зимородки, журавли и всевозможные водоплавающие птицы. Пустыня вдоль реки усеивалась мириадами цветов; в различные времена года их ковёр горел всеми красками радуги. Мириам с восторгом собирала их и даже выращивала в саду возле дома.

Постепенно в душе Мириам откладывалась мудрость, земная и божественная; эта мудрость светилась теперь и на её лице и в глазах, придавая ей ещё больше пленительности. Не обделена она была ни обаянием, ни грацией. Роста она была небольшого, сложения хрупкого, страдала бледностью, зато волосы у неё были тёмные, пышные и вьющиеся, глаза — большие, нежно-голубого цвета. Руки и ноги необыкновенно стройные, движения — быстрые и проворные, как у пташки. Так она росла, щедро расточая любовь и любимая всеми; даже цветы, что она выращивала, и звери, которых она кормила, казалось, находили в ней лучшую подругу.