— Тю, конечно! — фыркает в трубку Танька. — Возьми у меня в тумбочке сколько надо. Не стесняйся.
Я оглядываюсь на тумбочку Крюковой и мотаю головой.
— Нет, Тань, — отвечаю, — я так не могу. Не буду я в твои вещи лезть. А ты далеко? — спрашиваю, нахлобучивая на голову шапку. Наклоняюсь и спешно шнурую ботинки, отыскивая взглядом ключи.
— Ну, ты даешь, Воробышек! — возмущается Танька. — Не будет она лезть… Как будто ты мне чужой человек! — неожиданно обижается. — Нет, не далеко. У мобильного киоска на углу Яровой с Дементьевым тарахчу. Ты давай, Женька, к остановке выбегай, мы тебя здесь перехватим!
— Вот спасибо, Тань! — отвечаю, хватаю сумку и выбегаю из комнаты. — Не знаю, что бы я без тебя делала! — признаюсь подруге и слышу в ответ ее довольный смешок.
* * *
— Вот здесь, пожалуйста, на Молодежной притормозите! — прошу я водителя рейсового автобуса, когда машина сворачивает на знакомую улицу родного мне города и пересекает очередной светофор.
— Спасибо! — спрыгиваю с подножки на припорошенный снегом тротуар, в пятнах промерзших луж, и спешу в сторону дома, где живет моя семья. Захожу в подъезд, поднимаюсь на седьмой этаж и привычно открываю дверь.
— Ма-ам! — подаю голос с порога, опуская сумку на пол и оглядываясь. — Бабуль! Я приехала! Вы где?
— В Караганде! — доносится до меня сонный басок из соседней с кухней комнаты близнецов. — Блин, сеструха, расчирикалась. Дай поспать. Воскресенье же!
А следом скрип дивана, глухой шлепок, и сразу за ним хриплое со сна: «Уй!»
С комнатой меня разделяет три шага, но я так и вижу, как в растянутого на постели худой каланчой Ваньку врезается брошенная братом подушка, а следом догоняет скользкий подзатыльник.
— Пасть захлопни, Птиц! А то покалечу! — командует старший из близнецов — Данька и высовывает в коридор темную лохматую голову. — Привет, сеструха! — улыбается, натягивая на длинные ноги домашние шорты. — А ты чего тут? — спрашивает, задвигая за спину высунувшуюся было из-под его подмышки такую же лохматую голову Ваньки и отщелкивая брату щелбан. — Да еще в такую рань. Случилось что?
Я подхожу, встаю на цыпочки и целую брата в щеку. Войдя в комнату, притягиваю к себе обиженного Ваньку, ерошу пальцами его отросшую макушку и честно возмущаюсь, глядя снизу вверх в сонные глаза братьев:
— Совсем обнаглели, Воробышки! Я что, домой приехать не могу? Просто так? Может, я за вами соскучилась. Проснулась сегодня в пять утра, и бац! Жить не могу без ответа на вопрос: а как там мои братишки, в пубертатном периоде находящиеся, поживают? Ох, ничего себе! — удивляюсь, оглядывая хлопающие синими глазами прыщавые физиономии пятнадцатилетних подростков. — Вы что, еще выше вымахали? Ведь месяц назад метр восемьдесят шесть были! Слышите, мужики, может, хватит, а? — смеюсь, поправляя очки. — Вы же мать без ушей оставите!
