— Более чем! — отрезаю я и замолкаю. Спорить с Люковым бесполезно, и я решаю избежать дальнейшего диспута. В течение ленты благоразумно работаю с конспектом, игнорируя редкие взгляды парня и улыбки его соседа. Когда звенит звонок на перемену, я стаскиваю со стола тетради, хватаю сумку и порывисто встаю. Отрываю Кольку от незнакомой девицы и тяну за собой в буфет. Щедро покупаю другу горячий хот-дог с сосиской и кофе и, наконец, перевожу дыхание.
Я уже заканчиваю городить Кольке ерунду, оправдывая свое присутствие в рядах старшекурсников, как слышу от друга невеселое и удручающее:
— Тебя разыскивал Синицын, Жень. Перед второй парой. Просил со старостой передать, чтобы срочно зашла. Кажется, — печально поджимает рот Невский и участливо смотрит на меня, когда я отрываю губы от чашки с кофе, о которую привычно грею руки, и упираюсь взглядом в его приветливое лицо, — ты опять влипла по его предмету с контрольной. Да не переживай, птичка! — кричит мне вслед, едва я вскакиваю с места, чтобы бежать к декану. — Что-нибудь обязательно придумаем!
Но Колька ошибается. Придумывать нечего. У меня два висящих «неуда» — по «Основам электротехники» и «Теории механизмов и машин», неподобранные хвосты и подступившие сроки пересдачи. Еще немного, какой-то шажок за грань, и мне, как никогда прежде, будет грозить отчисление.
— Я кое-чем обязан Синицыну, — перехватывает меня злой Люков у ступеней крыльца, когда я, после занятий, с понурой головой выхожу из учебного корпуса и бреду вперед, не разбирая дороги. — Не знаю, чем он обязан тебе, Воробышек, — выплевывает, почти с ненавистью окидывая мою неприметную фигуру карим взглядом, — но что декану надо от меня, он дал понять четко. Я жду тебя сегодня у себя, — нехотя цедит сквозь зубы и отворачивается, — адрес ты знаешь!
Знаю, и выбора у меня, как и у Люкова, нет. Я долго смотрю вслед рванувшей с места темной машине — с началом зимы сменившей запоминающуюся «Хонду», и иду к остановке. Сажусь в автобус, здороваюсь с парой студентов на входе общежития и думаю о крохах аванса, затерявшихся на дне тощего кошелька. Открываю дверь в комнату и нехотя констатирую: хочешь — не хочешь, Воробышек, а с учебой тебе, видимо, суждено распрощаться.
— Женька! Быстро за тряпку! У нас потоп! — встречает меня криком с порога Крюкова, когда я распахиваю дверь, и с неукротимостью налетевшего смерча впихивает в руки ведро. — Представляешь, эти придурки с седьмого — япошки недоделанные, вентиль на рукомойнике сломали! Воду горячую, видишь ли, открыть не могли! У-у! Тормоза деревянные! — яростно пышет гневом, елозя тряпкой по полу, скрючившись в позу «Зю». — Откуда в студенческой общаге горячая вода, а? — спрашивает из-под мышки. — Вот ты мне, Воробышек, скажи? Откуда?! Если мы на единственный бойлер для душевой полгода всем этажом собирали?
