Отец не делал смотр войск, пока из Алустона и Горзуита не подошли резервные легионы. Отрядами дальнего охранения, которым назначалось брать врага в клещи, командовал турмарх Авдий, давний соперник Закайи. Единорогов привел кир Леонид, человек, чудом избежавший мести отца. Он громче других кричал на синклите про Свиток и незаконнорожденных выскочек. Однако конюшни и посевы стальных зерен он содержал в образцовом порядке.
– Эгемон, свежие ростки только проклюнулись, – напомнил он, кривя щербатый рот, – мои хироманты советуют ждать месяца Чумы, тогда мы ударим всей силой!
Кир Леонид не лгал. Если бы император не отобрал весь прошлый посев для войны с халифатом, у нас хватило бы единорогов, чтобы перекрыть перешеек.
– Ты говоришь, как отважный муж, – скрывая ехидство, отвечал Андрус Закайя. – Однако свинья и во сне видит ячмень. Степняки не станут ждать, пока мы соберем жатву.
В глубоком тылу стратиг расставил колесницы с сифонами, снятыми с боевых кораблей. Друнгарий флота Лев Закайя пожертвовал половину живого огня, оголив столицу с моря.
Повинуясь барабанам сигнальщиков, армия пришла в движение. Земля дрогнула под единой поступью тысяч. От воя голодной стали у меня в теле запела каждая жила. Отец улыбнулся, он доверил мне нести личный штандарт. Когда передовые полки втянулись в ущелье, на рукавицу вестовому сел орел с известием. Добрую новость мгновенно разнесли по нумериям, солдаты встретили ее радостным ревом. Сам император в далеком Золотом Роге смотрел в Небесный глаз, и уже отдал приказ выслать на помощь сорок дромонов. Еще двадцать дромонов, набитых ополченцами, спешили из Порты. Из Трапезунда летела тагма свирепых грифонов. Дука Закайя повелел передать трофееносному, что припадает к его стопам и восхищается прозорливостью владыки. Но мне отец сказал иное.
– Удобно бросать камни в злодеев с верхних этажей, сын мой. Золотой Рог берегут сорок тысяч копий, еще столько же воинов на кораблях, и вдвое больше наемников из числа нелюди. Столица как всегда избежит крови. Если готы не выставят нам в помощь своих псов, Мэотийское море нам не удержать.
Мне исполнилось десять, но моими забавами были отнюдь не крашеные лошадки и деревянные топоры. Едва открыв глаза по утрам, я видел живую карту империи, и находил на ней изменения. В битвах с наставником я замещал проигравших стратигов прошлого, впитал их ошибки, их глупую спесь и нелепую отвагу. Я рано усвоил, что правит спокойно не тот, кто сидит на остриях копий, а тот, кому поют гимны на площадях.
