Всю ночь мы провели в бдении, читая молитвы розария в гостиной первого этажа при свете расставленных вокруг нас на столах и камине свечей. Тела моего отца и брата еще находились в судебно-медицинском морге, хотя судья заверил мать, что рано утром нам отдадут тела, чтобы захоронить их на кладбище в усадьбе. Мои братья Чезаре, Пьерлуиджи и Сальваторе, вернувшиеся оттуда на рассвете, сказали нам, что они очень обезображены в аварии и что лучше не выставлять их в открытых гробах во время заупокойной службы. Мать позвонила в похоронное бюро, которое, похоже, было нашей собственностью, чтобы гримеры поработали над телами до того, как их привезут домой.
Моя невестка Розалия, жена Джузеппе, была потрясена этим горем. Безутешные дети были рядом с ней и окружили ее заботами, боясь, что ей станет плохо, потому что она непрерывно рыдала и смотрела в пустоту выпученными, как у безумца, глазами. Мои сестры Джакома, Лючия и Агеда были с матерью, которая вела молитвы розария с насупленным лбом и превратившимся в восковую маску лицом. Остальные невестки, Летиция и Ливия, принимали многочисленные визиты родных, которые, несмотря на поздний час, приходили в дом, чтобы принести свои соболезнования и присоединиться к молитвам.
А я?.. Ну, я ходила взад и вперед по громадному дому, поднималась и спускалась по лестницам, словно не могла сидеть на месте от сердечной боли. Добравшись до крыши, я выглядывала на небо из окна мансарды, а потом разворачивалась и снова спускалась к прихожей, проводя ладонью по гладким и блестящим деревянным перилам, по которым мы все катались, когда были маленькими. Мой мозг постоянно выуживал далекие воспоминания детства, воспоминания об отце и брате. Я без устали повторяла себе, что мой отец был замечательным, самым лучшим отцом и что мой брат Джузеппе, хоть и приобрел с годами нелюдимый нрав, был хорошим братом, который щекотал меня, когда я была еще девчушкой, и прятал игрушки, чтобы меня позлить. Оба они проработали всю жизнь, охраняя и приумножая семейное достояние, которым они глубоко гордились. Вот какими были мой отец и брат. И они погибли.
Соболезнования и плач продолжились на следующий день. На вилле «Салина» царили печаль и горечь. В саду стояли десятки машин, сотни людей пожимали мне руку, целовали и обнимали меня. Пришли все, кроме сестер Шьярра, и мне было очень обидно, потому что Кончетта Шьярра многие годы была моей лучшей подругой. Не скажу, что я не ожидала такого от младшей, Дории (последнее, что я знала о ней, это то, что, как только ей исполнилось двадцать, она покинула Сицилию и, перебиваясь то тут, то там, окончила факультет истории в какой-то там зарубежной стране и теперь работала секретарем в каком-то далеком посольстве), но от Кончетты? От Кончетты я такого не ожидала. Она очень любила моего отца, так же, как я высоко ставила ее родителей, и, несмотря на возможные деловые проблемы с нашей семьей, я ни на минуту не поверила бы в ее отсутствие, даже если бы мне поклялись, что она не придет.
